«Праведный старец Наум (Елисеев) из села Новониколаевки был известен на всю Россию. За исцелением к нему приезжали жители не только ростовских земель, но и всех губерний царской России. Старец запомнился своими способностями лекаря, а также пророчествами о судьбе страны, которые уже исполнились и продолжают сбываться по сей день.
   
В 1916 году к старцу прибыла семья высокопоставленного чиновника из Брянской губернии за помощью в избавлении от тяжкого заболевания, которым страдала их дочь. Святой старец молебнами за здравие болящей Елизаветы сумел помочь дочери чиновника, вскоре она пошла на поправку. В день отъезда глава семьи зашел поблагодарить Наума за помощь. В долгом разговоре старец поведал Богатыреву о своей жизни, дал советы на будущее.
   
В завершении беседы святой старец сделал пророческое заявление:
   
«И года не пройдет, как свергнут Николая, убьют его зверски, а трон займут потомки змиевы».
   
Пророк увидел, что Россию ожидают смутные времена:
   
«К концу подошло время святой Руси. Скоро в храм Божий ходить нельзя будет, а кто пойдет – останется ни с чем».
   
Праведный старец считал, что былая слава великого государства восстановится, но произойдёт это только спустя век.
   
«А стране потерпеть придется, пока наследник объявится и восстановит былую славу великого государства. А срок этот – век. Святой спаситель придёт, так и передай всем. Подобно Владимиру, крестившему Русь, государь из печи адской страну вынет, и на мировой престол поставит».
   
В 1918 году во времена гонений на приверженцев православной веры старец Наум был убит. Прошёл век и, судя по всему, его пророческие предсказания начинают сбываться».

--------------------------------------------

Пророчество старца о. Наума Елисеева Ростовского (Батайского)+1918

«Во времена правления последнего российского императора Николая II» «на ростовской земле, в Новониколаевке» около г. Батайск жил праведный старец о. Наум (Елисеев) (см. илл. 53). «О способностях старца знали все, как выходцы близлежащих городов, так и жители других губерний царской России.

К доброму дедушке приезжали, чтобы получить исцеление от недугов. При этом каждый пришедший в ветхую хижину старца не уходил без напутственного совета.

Примечательный случай произошел в 1917 году. К старцу Науму прибыл высокопоставленный чиновник из Брянской губернии, дочь которого страдала от тяжкого заболевания. Семья Богатырева разместилась в доме рядом с жилищем старца Наума.

Каждое утро начиналось с молебна за здравие болящей Елизаветы. Через четыре дня девушка пошла на поправку. Это поразило чиновника, который скептически относился к подобного рода “целителям”. Богатырев захотел щедро отблагодарить доброго старца, однако Наум отказался.
В день отъезда глава семейства зашел в келью дедушки. Разговор получился долгим. Праведник рассказал Богатыреву о своей жизни, дал несколько добрых советов, а на прощение сделал неожиданное заявление: “И года не пройдет, как свергнут Николая, убьют его зверски, а трон займут потомки змиевы”.

Затем ростовский старец Наум предрек уничтожение православных храмов. По его словам, спустя столетие величество России восстановится: “К концу подошло время святой Руси. Скоро в храм Божий ходить нельзя будет, а кто пойдет – останется ни с чем. Вам, Степан, уезжать надо, да подальше. А стране потерпеть придется, пока наследник объявится и восстановит былую славу великого государства. А срок этот – век. Святой спаситель придет, так и передай всем. Подобно Владимиру, крестившему Русь, государь из печи адской страну вынет, и на мировой престол поставит”.

Старец Наум был убит в 1918 году во время гонений на приверженцев православной веры» Существует и другое пророческое видения старца Наума о начале царства Зверя: «внезапно увидел семь великих, могучих, но как бы скованных светов. Только потому и мог я увидеть их и на них смотреть, что они были, как бы скованы. Не мог я оторвать глаз от них – так они были прекрасны. Кто-то, для меня невидимый, светлый и могучий, стал рядом со мной. Я не видел его, а только чувствовал – но так же, как если бы и видел! Хорошо, что я его не видел: все равно я не смог бы смотреть на него, так как свет его не был скован. Я ничего не спросил у Невидимого, стоящего со мной рядом, но он знал, о чем я хочу его спросить. Он вообще все знал во мне: я мог не говорить ему. Ему слова мои не были нужны – но мне нужны были слова его, так как я не имел такого дара, как он. Это ответил он мне на мой тайный вопрос, семь братьев наших – ангелы-хранители семи Церквей, о которых … читал в Откровении. Скован их свет до дня Господня, когда они – хранители, как и люди – хранимые, станут рядом, дабы дать ответ за свои Церкви. Невидимый сказал мне это на нашем языке и нашими словами, и я понял его.

– Разве есть и их вина в том, что распались хранимые ими Церкви? – спросил я.

– Церкви их не распались, ответил Невидимый, прекратилось только их земное проявление: в этом и дадут ответ и ангелы и люди.

Больше я не спросил ничего – боясь. Но он сам ответил на мою невысказанную мысль: Он знал все во мне, и он любил меня.

— Да, и ты, и я, мы все ответственны за прекращение земного проявления Русской Церкви. Посмотри туда!

И Он показал мне на горизонт за семью ангелами. Я взглянул.

– Это, сказал мне Невидимый, ангел Русской Церкви. Его свет тоже скован, и он ждет Судного дня.

Я смотрел и не мог насмотреться! Ведь это ангел моей Церкви! Какой он был прекрасный, святой и близкий! Ангел моей Церкви повернул голову и также посмотрел на меня. Этого я не видел, но чувствовал: я стал как бы частью его света. Оторваться от него я уже не мог: я стал светлым потому, что он сиял!

– Его свет, сказал Невидимый, отсвет святых Русской Церкви: он чрез них, а миллионы чрез него убелятся.

— И я вместе с ним предстану Господу? – спросил я.

— И им оправдаешься – ответил Невидимый»

11 июля 1954 года отошёл ко Господу старец Киево-Печерской лавры, высокого роста, худощавый и очень неразговорчивый схимонах Дамиан (Корнейчук) (род. в 1863 г.). Строгий аскет, молитвенник, старец всем своим видом вызывал у людей чувство благоговения. А если и говорил, то только то, что было нужно сказать. Жил он в Киево-Печерской лавре очень замкнуто, строго, не выходя даже к братской трапезе, посещая только богослужения.

«Старец был простым монахом, не имея даже священного сана. Он не был также и особо одарённым проповедником. Но что умел делать схимонах Дамиан, так это молиться. И этого было более чем достаточно, – пишет протоиерей Игорь Рябко. – Как это часто бывает уже с детства, Евдоким, так его нарекли родители, был, что называется, “поцелован Богом”. Склонность к уединению, молитвенный настрой жили в нём с самых юных лет. Когда другие дети играли и озорничали, Евдоким читал Псалтырь и Библию. Поэтому когда, повзрослев, он решил уйти в монастырь, это не вызвало ни у кого удивления. Вызывало удивление другое: каждый раз, выходя из монастыря раз в год для посещения своих родных, он молча становился в красный угол у икон и молился там сутки напролёт. В лучшем случае он мог произнести своим близким лишь пару приветственных слов. Совершив молитву о живых и почивших сродниках, монах так же молча собирался и уходил. Но и к этому со временем родные привыкли».

Схимонах Дамиан был келейником старца Ионы Киевского (+1902), который был прямым учеником и преемником преподобного Серафима Саровского. Духовные чада старца рассказывали, что, посмотрев на тогда ещё молодого священника, будущего митрополита Филарета Денисенко (нынешнего предводителя так называемой УПЦ КП), с грустью в голосе сказал: «Предашь ты нас. Много горя принесёшь Церкви».

Старец сказал, что ближе к концу времён Господь просеет православных на нашей земле через два сита. Это будут сильные искушения, которые разделят людей, и те, кто их не выдержит и не устоит в духе истины, отпадут от Бога.

«До лавры Дамиан подвизался в Ионинском монастыре. Летом он принимал народ на веранде, а в остальное время выходил к прихожанам в комнату, которая находилась рядом с кельей. Отец Дамиан стоял возле иконы Успения Пресвятой Богородицы, когда её опускали для поклонения. Послушание возле чудотворного образа несли два схимника – отец Дамиан и отец Парфений», – вспоминал архимандрит Авраамий (Куява).

Остались воспоминания о старце Дамиане. Ириада Авралева, будущая схимонахиня Ирина (1924–2004), в молодости отправилась к старцу за духовным советом. Её келейница рассказывала: «Когда матушка прибыла в Киев, она пришла в Киево-Печерскую лавру. А там в то время был великий старец, прозорливец схимонах Дамиан (Корнейчук). А к нему столько народу на приём стояло, чуть ли не полтора квартала… Он оставляет всех и бежит к ней: “Ираида, ты что опаздываешь? Ты знаешь, что ты в Книге жизни записана монахиней?” …Он матушке всю её жизнь открыл. Сказал: “Будешь в монастыре. Будешь гонима. Будешь в трёх монастырях. Потом тебя заберут. Всё ты это вынесешь. Потом будешь гонима от своих собратий”. Он обратился к иконе Пресвятой Богородицы: “Матерь Божия, как она это выдержит?” И, оглянувшись к матушке: “Матерь Божия сказала, что всё выдержишь”».

Схимонах Дамиан предсказал ей: «В последние годы будет тяжёлый крест, будешь прикована к постели, будешь тяжело болеть». И действительно, с 1980 года она уже не ходила. Ноги у неё отказали, но она сидела и сидя исполняла всё правило, а последние три года лежала.

Среди духовных чад старца была и блаженная Алипия (Авдеева) (о ней наша редакция рассказывала в «Украинском дневнике», № 709, июнь 2014 г.). Во временной жизни пристанищем старицы было дупло дерева, в котором она совершала подвиг столпничества по благословению своего духовника, наместника Киево-Печерской лавры. С утра до вечера трудилась при храме на послушаниях, а ночью шла к большой липе, растущей неподалёку от колодца преподобного Феодосия Печерского. После кончины отца-наместника её духовником стал старец Дамиан. Он благословил её жить в коридоре помещения, где находились кельи лаврских старцев.

Задолго до смерти схимонах Дамиан знал день и час своего отшествия к Богу и приготовился к нему заранее. Раздав своё скудное имущество, старец почил на девяносто первом году жизни. Могила старца Дамиана – на киевском Байковом кладбище, близ Воскресенского храма.

Сейчас в брак вступать нужно очень осторожно – сатана овладевает миром.

Будут морозы до минус 50° и жара до плюс 50°. Асфальт будет таять, а стекла – лопаться от мороза. Зимой нужно будет обязательно тепло одеваться и не следовать никакой моде. Обязательно носить нижнее теплое белье. Чайку горячего попей перед выходом на улицу. Мало кто выдержит тогда – многие от Бога отойдут. Лучше бы не дожить до того времени…

*   *   *

Из воспоминаний Матроны Михайловны:

В Лавре было всего 14 монахов. Бывало, подходили женщины к кому-нибудь из служащих отцов и спрашивали:

– Батюшка, а почему у Вас все такие старенькие служат,– ведь трудно Вам часами выстаивать?

– А кто же, голубушка, служить-то будет, молодых нет. Закроют Лавру – тогда плакать будете, а ничего не поможет. Молитесь крепче!

В 1961 году были развешены объявления о том, что ввиду аварийного состояния Лавра временно закрывается на ремонт. Почетным настоятелем монастыря в то время был старец епископ Нестор. Его по всем храмам Украины поминали. История Владыки Нестора такова. Пришел он в Лавру со своей мамой, когда ему было 8 лет. Перед этим долго просил ее, чтобы свозила. Мать оставила сына в Лавре на месяц по его просьбе. За это время он вышил несколько облачений, да так красиво! Полюбили его в Лавре. Когда мать приехала за отроком, тот попросил не благословить его выйти к ней. Но мальчику сказали: «Нет, пойди к матушке и скажи, чтобы она пришла за тобой через полгода, а там посмотрим». Так он и остался в Лавре, потом принял постриг, стал архимандритом, епископом и доживал свои дни на покое здесь же.

Лаврские старцы знали, что закроют монастырь. Но они говорили верующим, что Лавру снова откроют, если мы будем достойны, если будем молиться. Это величайшая святыня земли Российской. Отсюда пошло наше монашество. Сюда приходил за благословением на подвиги преподобный Сергий Радонежский. От Киевских старцев получил благословение идти в Саров другой великий святой Русской земли – преподобный Серафим Саровский.

После закрытия Лавры на Киев обрушились бедствия – земля поколебалась, многие дома стали оседать и проваливаться, было объявлено аварийное состояние, многих выселяли из домов. Но знамения эти никого не убедили ни в чем, а ведь старцы знали, что говорили, ибо говорили не от себя. Батюшка предупреждал, что Лавру закроют.

http://alexandrtrofimov.ru/?p=6655&page=2
http://alexandrtrofimov.ru/?p=6655

В одном из своих пророчеств о будущем матушка сказала: “Мы свое отжили в скорбях, а вам еще труднее время достанется, но это еще не конец, потом будет лучше”.

*   *   *

…однажды сказала. “Вот все ищут прозорливых, чтобы будущее знать, из любопытства, но не всем это полезно, а ты ищи духовных и мудрых людей, которые научат правильно жить”.

*   *   *

Однажды мы с матушкой смотрели настольный церковный календарь. Вдруг она остановила свое внимание на вкладке с фотографиями архиереев. Немного подумав, показала пальцем на Митрополита Таллиннского Алексия и сказала: “Не вижу ни одного достойного, только этот...” Несколько лет спустя Владыка Алексий стал Патриархом.

*   *   *

Как незаметно пришел ноябрь. Повалил мокрый снег с дождем, стало, промозгло. Затопили печки. 10 ноября 1982 года мы с подругой проснулись одновременно с каким-то тяжелым чувством на душе. Пошли на литургию, на работу надо было во вторую смену, и после службы мы отправились к матушке. Пришли к ней подавленные и грустные. “Матушка, почему-то очень тяжело на душе, может у нас будут скорби?” — “Нет, у вас ничего не изменится, просто Ленька умер. (Она иногда по-деревенски так называла людей и говорила при этом: “У нас в деревне так называли, в Колдыбани”). — “Какой Ленька?” — “Брежнев”. — “Ну и что, один умер, другой будет, что из этого?” — “При этом-то мы спокойно жили. Не знаю, как Царство Небесное, а вечный покой он заслужил, а теперь они быстро меняться будут: сначала год, потом полгода, а при третьем война и конец” (тогда мы подумали, что будет мировая война и 2-е Пришествие, но оказалось, что при Горбачеве началась гражданская война по местам и наступил конец Союза). Ушли мы потрясенные и пошли опять в монастырь, так как ни в печати, ни по радио о смерти не объявили, только играла грустная классическая музsrа, которая еще больше усиливала тоску. Мы решили сказать о смерти монахам. В монастыре встретили своего духовника и старца игумена Адриана и говорим, ему: “Батюшка, сегодня ночью Брежнев умер”. — “Да, знаю, мне на рассвете кто-то в окно кельи постучал (он жил один в монастырском саду). Я спросил: “Кто там?” А мне: “Я, Брежнев, пошел по мытарствам, помолись за меня”. Он ведь за несколько месяцев до смерти приезжал тайно в монастырь и исповедывался здесь. Бога-то он признавал”.

*   *   *

Шел 1986 год, я по-прежнему часто ходила к матушке. Она заметно сдавала физически: давно уже не ходила, даже по комнате, опять шалили нервы, и по ночам она часто вскрикивала и плохо спала. Очень боялась сквозняков и, если таковые случались, мучительно кашляла с надрывом и мокротой. Однако я не видела ее унывающей, и мне она часто советовала: “Если скорбь какая, ты веревочку тяни (так она называла читать Иисусову по четкам). Я вот все время тяну и, что мне до скорбей”. Теперь все у нее было под руками в отдельных пакетах, за подушкой, между стеной и кроватью: любимые конфеты “Снежок”, носовые платки, функцию которых исполняли салфетки или туалетная бумага (“Чтобы поменьше стирать за мной”, — говорила матушка), мыло, так как умывалась она теперь сидя, книги, бисер. Над кроваткой висела подушечка со множеством тонких иголок для шитья бисером и, когда я приходила, старица медленно, высоким, спокойным голосом говорила: “А я тебе работу приготовила”, — и протягивала катушку тонких белых ниток и штук десять тончайших игл. Я вдевала во все иглы нитки и втыкала их в подушечку над кроваткой.

В те годы недостатка в самом необходимом в магазинах не было. В маленьком провинциальном городке было плохо лишь с сыром, сливочным маслом да с колбасой. И я была очень удивлена, когда однажды я пришла к старице, и во время беседы она вдруг достала из-за подушки очередной пакетик и извлекла оттуда маленький кусочек дорожного финского мыла. Она протянула его мне со словами: “На, пригодится”. — “Да что Вы, матушка, мыла в магазинах до десяти видов, есть даже невиданное в Москве “Дегтярное”. — “Бери, бери, скоро не будет”.

Другой раз мы пили с ней чай, и, угощая меня своим любимым “Снежком”, она вдруг с какой-то горечью и глубоким вздохом сказала: “На наш век-то хватило, а вот на ваш не хватит. Скоро все кончится”. — “Да куда ж, матушка, пропадут конфеты? Конфетные деревья, что ли перестанут расти?” — бойко и с некоторой долей иронии отчеканила я. — “Перестанут”, — сокрушенно, поставив точку, закончила старица. Мне это все казалось странным, хотя я знала, что матушка ничего зря не говорит. Прошел год, и президент Горбачев ввел карточную систему. Не знаю, что было по карточкам в Москве, а у нас в Печорах совсем пропало мыло, и давали его в очень ограниченном количестве и только импортное. Конфеты продавали по карточкам лишь детям, а сахар всем по два-полтора килограмма на душу в месяц. Тогда я вспомнила про подарки старицы. А она вдруг очень полюбила сказки, и, когда я приходила к ней просила почитать, говоря: “Они добру учат”.

Становилось все труднее и труднее, но матушка велела отоваривать все талоны: на крупу, сахар, растительное масло, мыло, стиральный порошок. Я слушалась ее, хотя мне, молодой девушке, было непонятно — зачем эти склады. — “Талоны потом отменят, но будет все дорого, не сможешь купить”. Действительно, через два года талоны отменили, но в магазинах было пусто совсем. А потом цены подскочили в тысячу раз, я же жила старыми запасами. А водку меняли на дрова. — “Что, матушка, — это уже конец?” — спрашивали ее разные старушки. — “Нет, сейчас плохо, потом будет еще хуже, но потом полегчает. Это еще не конец, а потом опять плохо будет, потом опять легче, опять плохо и уж тогда конец”.