попытка анализа клинического опыта шизофрении
с точки зрения православной аскетики и сопоставление его
со святоотеческим учением о "духовной прелести":
Современный православный психиатр Н. Д. Гурьев, размышляя над соотношением клинического и греховного элементов
в рассматриваемом нами заболевании, считает, что корни шизофрении находятся в испорченной грехом нравственной природе человека.
«Общепризнанно, что для шизофреника его внутренний мир – ценность огромная настолько,
что внешнее имеет гораздо меньшее значение: не внутреннее приводится в соответствие
с объективной реальностью, а окружающее интерпретируется в направлении, угодном миру внутреннему.
Представления и мысли больного шизофренией более значительны для него, чем собственно реальность.
Но ведь это – чистейшей воды мечтательность, через которую, по словам святых отцов, как через мостик, в душу проникает множество бесов!
Необычность мышления шизофреников, манерность, переходящая в вычурность, при которой зрители не нужны вообще,
прямо-таки кричат о том, что шизофреники считают себя людьми необычными, которых и походка, и мимика,
и жестикуляция должны отличать их от всех остальных хотя бы в собственных глазах.
Самомнение в шизофрениках проявляется различно, но как ни странно, именно оно является причиной бредовых построений.
При этом кажется естественным: если человек резко отличается от окружающих в лучшую сторону, в сторону превосходства,
то его должны сопровождать явные поклонения и рукоплескания – или скрытые преследования, травля, сводящие на нет плоды успехов (мечтательных).
А самомнение, естественно, влечет за собой своеволие, как один ряд необходимых составляющих шизофренического характера:
мечтательность, своеволие, самомнение. Уберите хотя бы одно из означенных нравственных качеств, и от болезни останется только плохой характер». [43]
( [43] Н. Д. Гурьев. Страсти и их воплощение в соматических и нервно-психических болезнях. Свет Православия, 1998 г. )
Ниже мы приводим значение этих трех составляющих в контексте православного аскетического учения, используя тот же источник.
«Мечтательность – желание относиться к своим мыслям и образным представлениям,
как к заслуживающим большего внимания, чем окружающая действительность.
Внешне может проявляться как «задумчивость», как отсутствие склонности к коллективным развлечениям.
У таких людей может отмечаться склонность к занятиям или развлечениям, оставляющим большой простор
для фантазии, для додумывания: чтение стихов, слушание музыки, изучение различных философских
и оккультных систем. Конкретные реальные планы и действия таких людей привлекают мало.
Внутренне мечтательность, как правило, сопровождается представлением тех или иных образов, ситуаций,
в которых мечтательный человек играет совершенно определенную роль.
Именно представление себя в определенной роли и мысленное написание целых сценариев могут быть сутью
мечтательности с одной стороны, а с другой стороны возможно представление себе ситуаций, в которых
мечтатель не играет вообще никакой роли.
В зависимости от того греха или той страсти, к которой больше склоняется человек, меняется и характер
его мыслей или образных представлений. Человек злобный может представлять сцены убийств, гибели людей
и животных, природных катаклизмов, в которых он не является действующим лицом; а человек мстительный
будет представлять себе расправу с действительными или вымышленными врагами; склонный к празднолюбию
или развлечениям будет увеселять себя мысленными зрелищами; чревоугодливый – услаждаться представлением пирогов
или размышлениями на кулинарную тему; склонный к унынию – (или к саможалению) – будет представлять себе
безуспешность своих трудов, неудачность дел, свое поражение в любых вопросах.
Таким образом, каждый мысленно услаждается той страстью, которая лично для него привлекательна и приятна,
а для другого может казаться отвратительной. Поскольку всякая страсть может равно удовлетворяться
как исполнением того, на что она толкает человека, так и сожалением о невозможности служить страсти,
мечты могут носить самый разнообразный характер; так, например, человек застенчивый может представлять себе
восхищение своим поведением мысленных зрителей или восхищаться им сам, или представлять себе совершенно
незаслуженное, (конечно, с его точки зрения), отсутствие восхищения со стороны окружающих.
Но во всех трех случаях он собеседует со своей страстью, этой беседе с бесами отдает и мысли, и желания, и время,
и мысленно восполняет «недостаток» служения страсти в реальной жизни. Независимый может представлять себе
свое поведение, при котором окружающая действительность (люди и обстоятельства) совершенно им пренебрегается
или отторгается; может представлять себе ситуации, при которых, напротив, все и вся находится от него в полной зависимости;
может представлять себе ситуации, в которых он успешно отражает посягательства на его независимость со стороны других людей.
Понятно, что данное качество, также как и всякое другое, может сочетаться с еще каким-нибудь грехом,
который примет участие в формировании мысленных представлений: независимость и жадность; независимость и тщеславие;
независимость и чревоугодие; независимость и блудливость нарисуют в воображении мечтателя совершенно разные картины.
Мечтательность в значительной степени формирует характер человека и его поведение.
Например, человек любующийся собой в мечтах, в реальной жизни обнаруживает недоумение и раздражение,
когда не встречает любования собой со стороны окружающих. Человек, в мечтах представляющий себя великим,
в реальной жизни обнаруживает ни на чем не основанное превосходство перед окружающими, снисходительное
к ним отношение, пытается распоряжаться их поведением, поступками, хотя не имеет на это никаких реальных прав.
Очень часто мечтательность (т.е. мысли и представления) являются только средством для создания у мечтателя
определенного эмоционального состояния. Поэтому, если мечтателю сначала потребно довольно много времени и сил
для представления сложных сцен, то по мере развития этой страсти и приобретения в ней навыка,
достаточно довольно примитивных образов, которые сразу приводят мечтателя в желаемое эмоциональное состояние.
Сложные мысленные образы вырождаются в «мысленную жвачку», которая свойственна шизофреникам.
Для мечтателя типичен, по мере роста страсти, все больший разрыв между его представлениями и реальностью и,
как следствие, все большая неадекватность его поведения. Его высказывания, поступки, притязания все меньше и меньше
находят основания в действительности и все больше в его мечтах.
По сути своей, мечтательность является «парением мысли», как говорили Святые отцы, «парением»,
при котором мысль выбирает наиболее приятные для мечтателя образы и перебирает их, занимается ими,
имеет целью душевное, но ни в коем случае не духовное услаждение, приятность. Противостать мечтательности
успешнее всего могут такие добродетели как самоукорение и трезвение. Окружающие могут помочь мечтателю
избавиться от этой беды строгостью, суровостью, обличением его несостоятельности.
Мечтательность отличается от осмотрительности, предусмотрительности, осторожности, планирования, расчетливости тем,
что перечисленные добродетели, совершаемые мысленно, имеют целью успешное совершение конкретных дел,
успешное выполнение своих обязанностей перед Богом и окружающими людьми. В то же время мечтательность не имеет в себе
ничего созидающего, она служит только самоуслаждению, которое часто принимает извращенные формы.
А в случае сочетания с унынием, безнадежием, отчаянием приводит к смерти не только душевной, но и телесной посредством самоубийства.
Мечтательность может сопровождаться медлительностью речи и движений, поскольку все внимание и желание
отдано мысленному, и реальные раздражители не сразу воспринимаются человеком (ступор, субступор).
Подчиняясь общему закону роста развития страстей, мечтательность занимает сначала времени, а в последующем охватывает человека целиком.
Своеволие – желание поступать по своей личной воле. При этом предполагается, что своя воля должна отличаться от воли других людей,
должна быть на нее непохожей. В связи с этим, поскольку воля находит свое воплощение в словах и поступках человека,
своевольный ищет возможность подчеркнуть, что он действует по своей воле, выбирая те формулировки и поступки,
которые обнаруживают ее отличие от воли других людей. Так, например, ищут необычности поведения больные шизофренией,
для формирования которой наличие своеволия является обязательным.
В тех случаях, когда это качество не дошло до уровня страсти, своеволие проявляется в поисках оригинальных решений любого вопроса,
и на следовании этим решениям своевольный человек настаивает даже в том случае, если они требуют больше усилий и времени
и при этом приводят не к лучшему результату, чем общепринятые действия.
В душе человека своеволие рождает ощущение собственной необычности, отличности от других людей,
подтверждения чему своевольный постоянно ищет и что со временем приводит к ощущению отделенности,
отчужденности от других людей. Своеволие не так заметно, как жадность или осуждение, но с большей силой
разрушает любовь: «Я не лучше других, я не имею превосходства над ними, но я не такой, как они, и у меня нет с ними ничего общего.»
Схематично своеволие, очевидно, занимает на древе греха место среди качеств, которые можно объединить одним понятием «самости».
«Самость» объединяет грехи в себе, если так можно выразиться, третьего поколения, как-то: саможаление, самолюбование,
самозаботливость, самоугодливость, самооправдание и им подобные.
Своеволие участвует как обязательный, но не единственный фактор формирования шизофрении, и может приводить
к вычурности (необыкновенности) мимики, жестикуляции, высказываний и поступков. Некоторое значение оно играет
и в формировании бредовых представлений больного, что легко объяснимо: необычный человек естественно должен
привлекать к себе внимание окружающих, а это внимание, само собой разумеется, должно принимать необычные формы.
Таким образом, идеи величия или преследования являются результатом ощущения больным собственной необычности
и желательны для него, поскольку позволяют, хотя бы мысленно, удовлетворять описываемому качеству.
Естественно противостоит своеволию – послушание, и оно же им наиболее отвергается. К оправданию перед людьми
своевольный прибегает крайне редко, а сам себе объясняет собственную необычность особой одаренностью, гениальностью.
Оборотной стороной своеволия, видимо, можно считать податливость, которая легче обнаруживается в тех случаях,
когда предлагаемое другими людьми ординарное решение резче оттеняет необычность поведения своевольного человека
в данной конкретной ситуации в его собственных глазах.
Своеволие часто сопровождается мучительными сомнениями, бездеятельностью в повседневной жизни, в обычных делах,
которые слишком банальны, чтобы своевольный ими занимался. В связи с чувством отчужденности, которое испытывает своевольный
и которое ощущается окружающими людьми и воспринимается ими как свое собственное отношение, своевольный обычно не имеет совсем,
или имеет очень ограниченное количество людей, которых можно назвать близкими, поскольку люди отчуждаются от него,
«отражая» его собственное настроение. При этом имеющиеся контакты с людьми чаще всего носят формальный характер
и вызываются внешними потребностями. Единственно с кем легко (относительно) находит контакт своевольный,
– это подобострастные ему люди (с подобной, такой же страстью). Своевольный может вынужденно, подчиняясь обстоятельствам,
следовать обычному ходу жизни, может подчиняться чьей-то воле, но внутренне никогда с этим не соглашается
и как только представляется возможность, ведет себя «по-своему».
Самомнение – желание самому, чаще всего достаточно лестно, оценивать себя,
не обращая внимания на мнение окружающих и результаты своей жизни».
Существующие в святоотеческой литературе понятия «мнение» и «прелесть» по внешним проявлениям в значительной мере
напоминают острый шизофренический синдром. [44]
( [44] Не в общеупотребимом для каждого человека контексте понятий «прелести» и «мнения»,
а в крайних их проявлениях, описанных в житийной и аскетической литературе. )
Однако, от известных по клиническим описаниям случаев эти проявления отличаются, по-видимому, наличием религиозно-мистического
(демонического) мира уже не как бредовой структуры, а как реальности его личного присутствия в психическом мире человека.
Превосходнейшее описание проявлений духовной прелести дано у Святителя Игнатия Брянчанинова в I томе его сочинений в главе «О прелести». [45]
( [45] Святитель Игнатий Брянчанинов. Том первый. Аскетические Опыты, стр. 230. )
Святитель указывает, что всякий человек в некоторой своей части подвержен прелести, которая,
воздействуя на образ мысли, извращает их, сообщая сердцу искаженные ощущения, овладев сущностью человека,
разливается на всю действительность его, отравляет самое тело, ввергая все существо человека в состояние погибели.
«Со времен падения человека диавол получил к нему постоянно свободный доступ, — пишет Святитель Игнатий.
— Последующий свое воле и разуму, подчиняется врагу, и из состояния самообольщения переходит к состоянию бесовской прелести,
теряет остаток свободы и вступает в полное подчинение диаволу».
Далее, Святитель Игнатий, ссылаясь на преп. Григория Синаита, указывает, что в состояние прелести впадает тот,
кто мечтает самочинно достигнуть высоких молитвенных состояний.
Налицо все три составляющих прелести: самомнение, своеволие и мечтательность.
По словам преп. Симеона Нового Богослова, таковой, все более удаляясь от истины в область прелести,
«видит свет и сияние телесными очами [46] , обоняет благовония обонянием своим [47] , слышит гласы ушами своими. [48]
Одни из них возбесновались и переходили умоповрежденными с места на место; другие приняли беса,
преобразившегося в Ангела светлого, прельстились и пребыли неисправленными даже до конца,
не принимая совета ни от кого из братий [49] ; иные из них, подучаемые диаволом, убили сами себя;
иные низверглись в пропасти; иные удавились». [50]
«Никак не прими, — говорит преп. Григорий Синаит, предупреждая безрассудных подвижников от впадения
в упомянутое прелестно-шизофреническое состояние, — если увидишь что либо чувственными очами или умом,
вне или внутри тебя, будет ли то образ Христа, или Ангела, или какого Святого, или если представится тебе свет...
Будь внимателен и осторожен! Не позволь себе доверить чему-либо, не вырази сочувствия и согласия,
не вверься поспешно явлению, хотя бы оно было истинное и благое, пребывай хладным к нему и чуждым,
постоянно сохраняя ум твой безвидным, не составляющим из себя никакого изображения
и не запечатленным никаким изображением. Увидевший что-либо в мысли или чувственно,
хотя бы то было и от Бога, и принимающий поспешно, удобно впадает в прелесть, по крайней мере,
обнаруживает свою наклонность и способность к прелести, как принимающий явления скоро и легкомысленно.
Бог не прогневается на того, кто, опасаясь прелести, с крайней осмотрительностью наблюдает за собой,
если он и не примет чего посланного от Бога, не рассмотрев посланное со всей тщательностию; напротив того,
Бог похваляет такого за его благоразумие».
«При противоположном поведении, — пишет далее Святитель Игнатий, — преподобные Исаакий и Никита Печерские,
новые и неопытные в отшельнической жизни, подверглись ужаснейшему бедствию, опрометчиво вверившись
представившемуся им привидению. Первому явилось множество демонов в сиянии: один из демонов принял вид Христа,
прочие — вид святых Ангелов. Второго обольстил демон сперва благоуханием и гласом, как бы Божиим, потом представ
ему очевидно в виде Ангела».
«Второго рода прелесть — собственно «мнение» — действует без сочинения обольстительных картин: она довольствуется
сочинением поддельных благодатных ощущений и состояний, из которых рождается ложное, превратное понятие о всем вообще
духовном подвиге. Находящийся в прелести «мнения» стяжавает ложное воззрение на все, окружающее его.
Он обманут и внутри себя и извне. Мечтательность сильно действует в обольщенных «мнением», но действует исключительно
в области отвлеченного. Она или вовсе не занимается, или занимается редко живописью в воображении рая, горних обителей
и чертогов, небесного света и благоухания, Христа, Ангелов и Святых; она постоянно сочиняет мнимодуховные состояния,
тесное дружество со Иисусом, внутреннюю беседу с Ним, таинственные откровения, гласы, наслаждения, зиждет на них
ложное понятие о себе и о христианском подвиге, зиждет вообще образ мыслей и ложное настроение сердца, приводит
то в упоение собою, то в разгорячение и восторженность.
Эти разнообразные ощущения являются от действия утонченных тщеславия и сладострастия:
от этого действия кровь получает греховное, обольстительное движение, представляющееся благодатным наслаждением.
Тщеславие же и сладострастие возбуждаются высокоумием, этим неразлучным спутником «мнения».
Ужасная гордость, подобная гордости демонов, составляет господствующее качество усвоивших себе ту и другую прелесть.
Обольщенных первым видом прелести гордость приводит в состояние явного умоисступления; в обольщенных вторым видом она,
также производя умоповреждение, названное в Писании растлением ума, менее приметна, облекается в личину смирения,
набожности, мудрости,— познается по горьким плодам своим.
Зараженные «мнением» о достоинствах своих, особенно о святости своей, способны и готовы на все козни,
на всякое лицемерство, лукавство и обман, на все злодеяния. Непримиримою враждою дышат они против служителей истины,
с неистовою ненавистию устремляются на них, когда они не признают в прельщенных состояния, приписываемого им
и выставляемого на позор слепотствующему миру мнением».
«Мнящий о себе, что он бесстрастен, никогда не очистится от страстей; мнящий о себе, что он исполнен благодати,
никогда не получит благодати; мнящий о себе, что он свят, никогда не достигнет святости.
Просто сказать: приписывающий себе духовные делания, добродетели, достоинства, благодатные дары, льстящий себя
и потешающий себя «мнением», заграждает этим «мнением» вход в себя и духовным деланиям, и христианским добродетелям
и Божественной благодати,— открывает широко вход греховной заразе и демонам. Уже нет никакой способности
к духовному преуспеянию в зараженных «мнением»: они уничтожили эту способность, принесши на алтарь лжи
самые начала деятельности человека и его спасения — понятия об истине. Необыкновенная напыщенность является
в недугующих этою прелестию: они как бы упоены собою, своим состоянием самообольщения, видя в нем состояние благодатное.
Они пропитаны, преисполнены высокоумием и гордостию, представляясь впрочем смиренными для многих, судящих по лицу,
не могущих оценивать по плодам, как заповедал Спаситель, тем менее по духовному чувству, о котором упоминает Апостол».
К категории прельщенных и ввергнутых доверием демонам в шизофреническое состояние людей можно отнести чиновника,
о котором пишет Святитель Игнатий в цитируемой выше главе «О прелести»:
«Чиновник начал рассказывать о своих видениях, — что он постоянно видит при молитве свет от икон, слышит благоухание,
чувствует во рту необыкновенную сладость и так далее.
Монах, выслушав этот рассказ, спросил чиновника: «Не приходила ли вам мысль убить себя?»
— «Как же,» — отвечал чиновник: «я уже был кинувшись в Фонтанку, да меня вытащили».
Оказалось, что чиновник употреблял свой, особый образ молитвы, разгорячил воображение и кровь,
причем человек делается очень способным к усиленному посту и бдению.
К состоянию самообольщения, избранному произвольно, диавол присоединил свое, сродное этому состоянию действие,
— и человеческое самообольщение перешло в явную бесовскую прелесть. Чиновник видел свет телесными очами:
благоухание и сладость, которые он ощущал, были также чувственные».
Духовное окормление верующих людей, впавших от самомнения и мечтательности в прелестно-шизофреническое состояние,
крайне осложняется тем, что необычность своего мировосприятия, своих действий и поступков они объясняют «действием благодати»,
особым, только им «и лишь некоторым святым» открытым духовным опытом.
Из пастырской практики известны случаи, когда подобные пасомые, прочитав о шизофрении в научно-популярных источниках,
все же признавали ее наличие у себя, однако сознательно отказывались от работы над этой проблемой, мотивируя это тем,
что «многие святые, — выходит, — были шизофрениками». [51]
Попытки объяснить больному, что не всякое видение духовных реалий мира демонического является проявлением психоболезни,
но только то видение, которое принимается сознанием и встраивается вследствие этого принятия в собственную систему мировоззрения
и мироощущения, их не разубеждают. [52] Некоторые больные оказываются неспособными осознать эту расколотость
и считают ее нормальными проявлениями своего цельного «Я», несмотря на попытки разных, доверительно относящихся
к ним людей скорректировать их отношение и поведение.
«Монах начал уговаривать чиновника, — читаем далее у Святителя Игнатия, — чтоб он оставил употребляемый им способ молитвы,
объясняя и неправильность способа и неправильность состояния, доставляемого способом.
С ожесточением воспротивился чиновник совету. «Как отказаться мне от явной благодати?» — возражал он».
И действительно, прельщенные, по словам Святителя Игнатия, «исполнены безрассудной гордости, желания и стремления
видеть духовные видения умом, не очищенным от страстей, не обновленным и не воссозданным десницею Святаго Духа:
исполнены такой же гордости и безрассудства желание и стремление сердца насладиться ощущениями святыми, духовными,
Божественными, когда оно еще вовсе не способно для таких наслаждений. Как ум нечистый, желая видеть Божественные видения
и не имея возможности видеть их, сочиняет для себя видения из себя, ими обманывает себя и обольщает: так и сердце,
усиливаясь вкусить Божественную сладость и другие Божественные ощущения, и не находя их в себе, сочиняет их из себя,
ими льстит себе, обольщает, обманывает, губит себя, входя в область лжи, в общение с бесами, подчиняясь их влиянию,
порабощаясь их власти».
Внешний вид человека, у которого шизофрения умножила злокачественные проявления религиозности, весьма плачевен.
Святитель Игнатий пишет о них:
«Находящиеся в бесовской прелести возбуждают к себе сожаление, как не принадлежащие себе и находящиеся,
по уму и сердцу, в плену у лукавого, отверженного духа. Представляют они собою и смешное зрелище:
посмеянию предаются они овладевшим им лукавым духом, который привлек их в состояние уничижения,
обольстив тщеславием и высокоумием. Ни плена своего, ни странности поведения прельщенные не понимают,
сколько бы ни были очевидными этот плен, эта странность поведения».
В древности непременным условием возрастания в духовном подвиге было послушание духовно опытному старцу,
который зорко следил за душевным состоянием людей, предрасположенным к подобным состоянием,
внимательно наблюдая за теми из монашествующих и мирян, кто занимаясь духовной жизнью,
начинал проявлять неадекватность в поступках и интеллектуальных построениях.
«Опытные в монашеской жизни иноки, истинно святые иноки, гораздо более опасаются прелести,
гораздо более не доверяют себе, нежели новоначальные, особливо те из новоначальных,
которые объяты разгорячением к подвигу».
В значительной части современных монастырей новопришедшие послушники оказываются вне духовного окормления,
предоставленные в своем подвижничестве собственному уразумению, основанному на субъективном,
основанным на кровяном разгорячении, прочтении святоотеческой и житийной литературы.
Неправильное прохождение самосочиненного подвига молитвы и умного делания очень часто приводит таковых к психическим отклонениям.
из книги:
Игумен Евмений Перистый
ПАСТЫРСКАЯ ПОМОЩЬ ДУШЕВНОБОЛЬНЫМ
http://yakov.works/library/16_p/er/isty_03.htm
Книга своеобразная... автор явно всё ещё находится под сильным влиянием идей секулярной психологии и психиатрии
не следует её рассматривать как руководство к действию или как надёжный источник православного учения.
Если кто решится читать её, то будьте осторожны, не принимайте всё за чистую монету, сверяйте обязательно
со святыми отцами, с Евангелием. У известных в мире секулярной психологии деятелей было немало светлых идей,
но к несчастью они оказались перемешаны с идеями гуманистическими ( то есть антихристианскими ), а то и с
откровенно демоническми или гностическими.
