Памяти блаженной герондиссы Таксиархии (1937–1994).
3 августа − день памяти герондиссы Таксиархии (Дукас). Она приехала в США из греческого монастыря Панагии Одигитрии в 1989 году по благословению духовного отца, афонского старца Ефрема Филофейского (Мораитиса), духовного чада великого старца Иосифа Исихаста. Герондисса Таксиархия стала первой насельницей и игуменией монастыря Рождества Пресвятой Богородицы в американском городе Саксонбурге, штате Пенсильвания. Этот монастырь − первая из восемнадцати обителей, основанных старцем Ефремом Филофейским и Аризонским на американской земле.

Блаженная старица Таксиархия стяжала дары непрестанной молитвы, исцеления душ и телес человеческих, прозорливости, пламенной веры и любви Христовой. Старица подвизалась в монашеском подвиге долгие годы. Известны случаи, когда по её молитве исцелялись онкологические больные. После блаженной кончины герондиссы Таксиархии Господь засвидетельствовал её подвиг появлением на лице почившей благоухающего мира. К дню её памяти, специально для портала «Православие.ру», мы собрали воспоминания о старице близко знавших её людей.

Элеана Митчел, духовное чадо старца Ефрема:

– Блаженная герондисса Таксиархия родилась и выросла в греческой деревне Агрия, неподалеку от города Волос. В раннем детстве, во время гражданской войны, она осталась без отца. Мирское имя ее было Афродита Дукас. Блаженная герондисса была щедро наделена красотой, как внешней, так и внутренней. С раннего возраста она была, так сказать, настоящая невеста Христова.

В раннем детстве ей поставили диагноз сердечного заболевания в тяжелой форме. С тех пор началась борьба за ее здоровье. Ей приходилось время от времени ложиться в больницу города Салоники по крайней мере на два месяца. Вначале ей, совсем юной, пришлось поехать в больницу в Салоники совсем одной по причине нехватки средств в семье. Никто не навещал её, как других больных, никто не приносил передачи. Тогда впервые проявилась мужественность ее души.

Совершенно одна в чужом городе, посреди незнакомых людей, обессилевшая, исхудавшая, со впавшими щеками, в одиночестве боролась юная девушка со своей болезнью, мечтая только о том, как бы поскорее увидеть свою мамочку и пожаловаться ей на свои страдания. Однако когда наконец-то наступил этот долгожданный день, и мама приехала ее навестить, Афродита словно услышала Голос Божий, который ее просветил удержаться и не рассказывать про свои страдания. Ее «я» как бы встало на второе место.

Она стала рассуждать с мудростью, удивительной для ее юного возраста: “Ах, как же я огорчу свою мамочку, бедную вдовушку! Разве она меня не любит? Разве и так обо мне не переживает?” И, распознав в этом внутреннем голосе Голос Бога, Афродита сказала своей матери: “Ах, милая мамочка! Мне хорошо в больнице: за мной здесь ухаживают, кормят! Разные женщины меня тут навещают и приносят мне сладости, конфеты, книжки. Время так быстро пролетело!” “Значит, Афродита, ты не огорчаешься, что я не могу тебя часто навещать?” − “Нет, мамочка, у меня нет времени, чтобы грустить и огорчаться! Меня не оставляют без внимания!” Её мать была очень утешена словами дочери и уехала домой со спокойной душой.

Девушка опять осталась одна, но теперь ее боль и нужды не имели такого значения по сравнению с радостью из-за того, что она повидала и успокоила свою маму.

В то время ежедневно, как она сама нам говорила, она молилась, чтобы Господь забрал ее из этой жизни, потому что она казалась самой себе недостойной, ничего не стоящей и только усложняющей жизнь матери, братьев и сестер.

Но Всеведущий Бог не исполнил ее просьбу, а вместо этого сподобил ее принять ангельскую схиму в монастыре Панагии Одигитрии неподалеку от Волоса, рядом с великой герондиссой Макриной, которая её наставляла и взращивала в ней, наравне с другими сестрами монастыря, добродетели жертвенности, любви, терпения и послушания.

Как я помню с ее слов, она говорила: “Знаешь, когда я поняла, почему меня не взял тогда Господь? Когда геронда Ефрем в мои пятьдесят лет мне сказал, что мне придется жить в Америке!”

Благословен Господь Бог, оставивший эту благословенную душу на земле, чтобы мы сподобились ее встретить и узнать! Блаженная герондисса была благочестивая, целомудренная, добрая и благородная старица, склонная к самопожертвованию. Была она и попечительницей сирот (здесь, в США).

Блага мира и мирские воззрения совершенно ее не интересовали. Единственной заботой матушки было спасение всех и своей собственной души. День и ночь, несмотря на усталость до изнеможения, она предавалась сердечной молитве. “Вы когда-нибудь спали стоя, с открытыми глазами?” − спрашивала нас герондисса, улыбаясь при этом благодатной своей улыбкой, которая наполняла вам сердце райским блаженством. “Нет, герондисса, никогда!” − “А со мной случалось”, − отвечала благословенная душа.

Без какого-либо насилия, строгости, осуждения или укора, а только своей добротой и мягкостью, она могла запросто открыть сердце человека, очистить его. И она умела сделать каждый твой день, который ты проводил рядом с ней, прожитым во славу Божию! Как только забрезжит рассвет, сразу же говоришь помимо воли: “Что же мне сделать, чтобы отблагодарить Бога?” И делаешь это невольно, от полноты сердца.

Успение ее произошло третьего августа 1994 года. От госпиталя и до монастыря огромные чистые потоки дождя сопровождали ее исход. Другое чудо было, что многочисленные благоухающие капли мира, которые блестели на солнце, появились на ее лице после смерти. Мы все ощущали благостное «радостопечалие» (греч. χαρμολύπη) происходящего.

Герондисса Феофано, нынешняя игумения монастыря Рождества Пресвятой Богородицы:

– Герондисса Таксиархия приехала в Пенсильванию в 1989 году в июле, а я − в марте 1990 года из Нью-Йорка. Вначале у нас был только небольшой деревенский дом на две спальни, и больше ничего. Нас было три сестры.

Когда геронда Ефрем первый раз приехал посетить наш монастырь (а он тогда проводил три месяца в Америке и девять месяцев в Филофейском монастыре на Святой Горе), я сказала ему о герондиссе Таксиархии: “Она действительно святая!” − а это было заметно с первого взгляда. И он мне ответил: “Я послал сюда одну из лучших своих монахинь... Нет, она моя самая лучшая монахиня”.

Герондисса Таксиархия действительно была святым человеком. У нее было больное сердце. Также по переезде в Америку у нее был обнаружен рак груди. При этом по ее молитве происходили исцеления других больных раком женщин. К примеру, был такой случай. Однажды к нам приехали три или четыре паломницы, чтобы увидеться с герондиссой. Среди них была одна матушка, мать одной из наших сестер, у которой был обнаружен рак. Она хотела сказать об этом герондиссе, но та ей не дала ничего сказать, только повторяла: “Ничего, ничего”. И так, ничего не спрашивая, герондисса прикоснулась к тому месту, где был обнаружен рак.
Монахини обычно избегают прикосновений, но герондисса именно прикоснулась к больному месту и сказала ей: “Не волнуйтесь, матушка, у Вас все чисто”. Когда матушка вернулась домой, врачи не обнаружили у нее никакого рака.

Другая паломница, у которой тоже был рак груди, приехала к нам в составе одной группы. Герондисса Таксиархия что-то раздавала как благословение, и эта женщина захотела встать в очередь. Тут герондисса начинает выталкивать ее из очереди. Эта паломница очень удивилась и через какое-то время вернулась и встала опять в конец очереди. Герондисса снова просит ее выйти. Это повторялось несколько раз, а затем герондисса сказала ей: “У Вас больше нет рака”.

Другое чудо случилось с одной семьей из Теннесси, которую мы хорошо знали. У них не было детей в течение многих лет. Герондисса сказал им: “Не переживайте! В следующем году вы приедете ко мне с ребенком”. Так и случилось, через год они приехали с новорожденной девочкой.

Был еще один случай исцеления уже после смерти герондиссы. Одна женщина работала в салоне красоты, парикмахером. Из-за того, что она работала в течение многих лет с химическими веществами, у нее сильно болели ногти на пальцах. Она взяла у нас масло из лампадки, которую мы зажигали в храме во время похорон герондиссы. Мы все время продолжаем добавлять масло в эту лампадку. Так вот, эта женщина помазала пальцы маслом из лампадки и после этого исцелилась.

Еще одна женщина, которая сейчас уже преставилась, с молодости страдала очень тяжелой формой астмы. Она в свое время помогла геронде Ефрему в строительстве нашего монастыря. Перед тем как герондисса преставилась, эта женщина спросила ее: “Герондисса, могу я попросить вас об одном одолжении? Пожалуйста, заберите у меня мою астму!” На следующий после смерти герондиссы, а этой даме было тогда около восьмидесяти лет, − астма оставила ее навсегда.

У нас накопилось много подобных историй. Она была святой, по-настоящему святой. Так же, как геронда Ефрем, она была в состоянии читать наши помыслы. Она была вся любовь.

И вот, из-за того, что она была первой монахиней геронды, приехавшей в Америку, а также из-за её всепоглощающей любви, к ней стремились женщины из самых разных мест, оттуда, где впоследствии были построены старцем Ефремом другие монастыри: из Нью-Йорка, Чикаго и т.д.. Бывало, она говорила этим паломницам: “Когда вы будете строить монастырь у себя дома, не забывайте, что вы должны будете помогать вашей герондиссе точно так же, как помогаете мне”. Таким образом, она заранее готовила их к этой миссии.

Однажды один человек принес нам старую икону Пресвятой Богородицы. Он не знал, что это была за икона. Это был православный мужчина, женатый на протестантке. Его жена собиралась выбросить все его иконы. Случилось так, что две монахини, мать и дочь, проходили мимо и услышали их разговор, как он уговаривал свою жену не выбрасывать иконы. Они предложили ему передать иконы в монастырь.

Мужчина приехал к нам с завернутой иконой и сказал герондиссе: “Я не буду открывать ее до завтра”. А он не знал, что это была за икона. А на следующий день праздновалась икона Божией Матери «Неувядаемый Цвет». Они развернули сверток и увидели, что это была как раз та самая икона, «Неувядаемый Цвет». Когда герондисса достала икону, весь монастырь наполнился благоуханием, оно ощущалось повсюду, наверху, внизу, даже в подвале. Эта икона до сих пор пребывает в нашем монастыре.

Герондисса Таксиархия отошла ко Господу третьего августа 1994 году в возрасте пятидесяти семи лет. На ее похороны к нам съехалось, наверное, около тысячи человек. При этом каждый чувствовал себя так, будто герондисса любила его больше всех...

Когда герондисса скончалась, прежде чем мы ее похоронили, на ее лице выступило миро в виде капель, от которого исходило дивное благоухание. Я собрала это миро ваткой, которую храню до сих пор. Прошел двадцать один год, а эта ватка по сей день благоухает.

Монахиня Нектария, самая старшая насельница монастыря Панагии Одигитрии в Портарье:

– Я знала герондиссу Таксиархию с момента прихода ее в наш монастырь. У нее было больное сердце, и ей пришлось пройти две операции на сердце: одну − когда она еще жила в миру, а вторую − уже будучи монахиней. Перед первой операцией она дала обет: если операция пройдет успешно − она проведет в монастыре шесть месяцев, помогая сестрам и молясь, чтобы таким образом отблагодарить Пресвятую Богородицу.
Прожив шесть месяцев в Портарье, она поняла, что ей нравится монашеское жительство и что она хочет здесь остаться. Она стала просить герондиссу Макрину принять ее в монастырь. Герондисса сначала боялась ее оставлять, так как опасалась, что ее больное сердце не выдержит сурового монашеского образа жизни. Но та ее так умоляла и была такая добрая и послушная, что герондисса в конце концов согласилась. Да и геронда Ефрем благословил ее оставить.

Герондисса Таксиархия очень быстро сподобилась пострига в схиму, так как, по словам старицы Макрины, «была к ней совершенно готова».

У нее были послушания на кухне и в архондарике. У старицы Макрины был повышенный сахар, и сестра Таксиархия готовила ей еду. Она очень внимательно относилась к этому послушанию, все очень тщательно измеряла, сколько чего положить, чтобы не нарушить предписания врачей. Она очень любила свою старицу.

Она очень хорошо вышивала − научилась вышивать еще в миру. Ее вышивка выглядела так, словно она не была создана человеческими руками. Когда герондисса Таксиархия жила в монастыре, она своими руками вышила золотое облачение для Престола для Святой Горы. Она также имела много даров и благодать от Бога. Любила всех и со всеми была одинаково доброй.
Вторым ее послушанием в монастыре было встречать гостей и паломников. У нее был дар слова. Она умела найти подход к любому человеку, и ее слова всегда были с любовью и просвещенные, то есть просвещали человека. Она помогала сестрам и на других послушаниях − всегда спешила помочь там, где требовалась помощь.

Она была человеком Божиим и великой молитвенницей. Ее отличали благородство, милосердие, жертвенность. Молитва из ее уст исходила всегда, непрерывно. Когда вы с ней разговаривали, вы чувствовали, что внутри нее обитает Святой Дух.

Перед отъездом в Америку ей пришлось сделать вторую операцию. Она имела столько веры в Бога, что нисколько не боялась этой операции. После ее отъезда в Америку мы продолжали общаться, писали друг другу письма.

Из рассказа Елены Ксену из Волоса – Елене 65 лет, и она является духовным чадом старца Ефрема с 12 лет:

– Герондисса Таксиархия была из соседней с нами деревни, Агрия. Ребенком, говорят, она была очень добрая и мягкая. С детства был виден её будущий характер − очень легкий и уживчивый.

Она была очень талантливой иконописицей, а также вышивала вручную иконы. Лики Христа, Божией Матери и Святых выходили у нее как живые − потому что она это делала с молитвой.

В ее лице была какая-то особая мягкость, слова были такими утешительными − было ощущение, будто говоришь с Ангелом. Поэтому геронда Ефрем, когда открыл свой первый монастырь в Америке, выбрал ее, чтобы послать туда. Она там сначала жила одна.

Я знала ее родных сестер, которые сейчас уже отошли ко Господу. Они все жили в Агрии. Ее родная сестра показывала мне засушенную веточку какого-то дерева, которую герондисса Таксиархия послала ей в одном из писем из Америки. Она писала: “Сестричка моя, видишь эту веточку? Это веточка от одного из деревьев, которые растут здесь, вокруг моего монастыря. Каждое из них обильно полито слезами моего одиночества”.

Она не знала ни языка, ни обычаев − ничего. Геронда принял решение, и она оказала безусловное послушание − так и появился первый монастырь геронды Ефрема в США. Ничего не возразила в ответ на решение своего старца, ни слова. Приняла его с миром. Уехала в Америку, чтобы жить там, и там же и умерла.
Спустя какое-то время про монастырь узнали местные греки-переселенцы и стали заходить туда на службы по воскресеньям. Сначала они появлялись в монастыре разодетые, с модными прическами, и приходили в обитель, чтобы пообщаться друг с другом. Греческая диаспора в Америке к тому времени сильно обмирщилась и попала под влияние католической церкви. Герондисса очень быстро сделала их опять православными христианами.

Старые монахини из Портарьи рассказывали мне о герондиссе Таксиархии такую историю. Во время второй операции на сердце в Греции рядом с ней находился один православный греческий священник. Когда она приходила в себя после операции, то очень страдала от боли, это было очень болезненно, до потери сознания. В тот момент, когда она только приходила в себя, этот священник слышал, как она говорила: “О, Матерь Божия, какая же Ты красивая! Какая Ты прекрасная, самая прекрасная на свете!” Она видела Богородицу прямо перед собой. Видела и Святых Апостолов и разговаривала с ними: “Святые Апостолы Петре и Павле, как красиво, какие вы красивые! Ох, как красиво!”

В Америке герондисса Таксиархия подвизалась пять лет и умерла по причине своего слабого здоровья. После ее смерти, сразу же после похорон, стали происходить чудеса на ее могиле. Через несколько дней после похорон в монастырь приехала одна семья, которая раньше приезжала к герондиссе. У их дочки была экзема. Они узнали, что герондисса скончалась, и огорчились. Девочке намазали кожу маслом от лампадки, которую зажигали у ее гроба. И ее экзема сразу же прошла и с тех пор не возвращалась. Было много и других чудес.

Яннис Деворак, американец с русскими корнями, который живет рядом с монастырем святого Антония Великого в Аризоне:

– Когда я приехал с женой в первый раз в монастырь в Пенсильвании, я ничего не знал о герондиссе Таксиархии и даже не видел ее фото. В монастыре мы провели не так много времени и уже собрались уезжать, сели в машину, когда жена попросила меня вернуться в храм и купить свечи. Был уже вечер, безлюдно, вокруг храма никого не было, кроме одной немолодой монахини, которая сидела и плела четки. Вдалеке я заметил трех мирно пасущихся оленей.

Я подошел к монахине, чтобы поздороваться и взять благословение. “Видишь этих трех оленей? Они приходят сюда каждый вечер, когда я сижу тут и плету четки. Ты умеешь плести четки?” − спросила она меня. Я ответил, что не умею, и тогда она спросила: “Хочешь, я тебя научу?”. Я сказал, что, к сожалению, прямо сейчас уезжаю, меня ждут. Она сказала: “Хорошо, тогда я тебя научу в следующий раз, когда ты приедешь ко мне в гости через год”.

Приезжать сюда в другой раз я не собирался, но возражать не стал, а вежливо попрощался, купил свечки, и мы уехали. Спустя какое-то время у кого-то из моих друзей дома я увидел фотографию герондиссы Таксиархии и с удивлением узнал в ней ту самую монахиню, которая со мной разговаривала в Пенсильвании. Стал расспрашивать про нее и еще больше удивился, когда узнал, что она уже умерла. А через год я действительно приехал обратно в монастырь. Ровно через год происходило обретение мощей блаженной герондиссы Таксиархии, и старцы Ефрем и Паисий пригласили меня поехать с ними, и конечно же, я согласился.

Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас!

Беседовала Ольга Рожнёва
Переводчица в беседах с греческого − Ольга Затушевская
3 августа 2016 г.
http://www.pravoslavie.ru/95828.html?utm_source=Pravoslavie.ru&utm_campaign=Православие.ru

Профессор Иван Андреев “Заметки о Катакомбной Церкви в СССР”
Примечание редакции журнала «Православная Русь», 1947 г: Приближение грозных событий, переживаемых ныне Русским народом, провидел своим обострённым духовным зрением великий русский философ и поэт В.С. Соловьёв: подобно Гоголю, предчувствовавшему “нарождение страшных чудовищ в нашей жизни”, возвестил он о том незадолго до своей кончины. Как в природе наступление грозы чувствуется изменениями в атмосфере, так и грядущие события мiровой истории заранее открываются избранниками Божиими, “ибо Господь ничего не делает, не открыв Свои тайны рабам Своим — пророкам” (Прор. Амос 3, 7). Приблизительно за месяц до смерти (в июне 1900 г.), когда уже весь умирающий организм философа сотрясался перед страшной минутой перехода в другое бытие, он, со странным блеском в глазах, говорил своему другу В.Л. Величко: “Я чую близость времён, когда христиане будут опять собираться на молитву в катакомбах, потому что вера будет гонима, быть может, менее резким способом, чем в нероновские дни, но более тонким и жестоким: ложью, насмешками, подделками, да и мало ли чем? Разве ты не видишь — КТО НАДВИГАЕТСЯ? Я вижу, давно вижу”. («Воспоминания о В. Соловьёве» В.Л. Величко, стр. 54). В. Соловьёв говорил о грядущих событиях как о чем-то неизбежном, как о грозовой туче, которая не может миновать нас, сколько бы мы от неё не отмахивались. В этом отношении Соловьёв как будто повторил предречения преп. Феодора Студита, который, сравнивая эпоху гонений первых христиан, утверждал, что и “конец Церкви с началом её согласуется” в гонениях и терпении верующих. Яркую иллюстрацию положения последних христиан в потаённой и скрытой Церкви даёт в своих “Заметках” профессор И. Андреев, принадлежавший к Катакомбной Церкви в России (СССР) и бежавший недавно заграницу.

Заметки о Катакомбной Церкви в СССР

Св. патриарх Тихон за свою краткую деятельность Первосвятителя Российской Православной Церкви (1918-1925 гг.) вёл корабль церковный по бурному морю страшных событий необычайно мудро.

Для облегчения невероятных страданий духовенства и мирян, гонимых безбожной властью, он шел на целый ряд уступок и компромиссов. Советская власть не удовлетворялась этими уступками и требовала духовного порабощения Церкви государству. Тогда св. патриарх прекратил всякие уступки, за что и был арестован, а затем скоропостижно скончался, по-видимому отравленный, в 1925 г.

После смерти св. патриарха остались в силе три его замечательных распоряжения, которые легли в основу истинного пути Русской Православной Церкви.

Первое — касалось сущности советской власти, которую св. патриарх Тихон квалифицировал как власть антихристову, а поэтому подлежащую анафематствованию. Советская власть была проклята св. патриархом.

Второе распоряжение — это предсмертный призыв ко всем православным русским людям в России: “Зову вас, возлюбленные чада Православной Церкви, зову вас с собой на страдания!”.

Третье распоряжение — касалось всех русских православных людей “в рассеянии по всему миру сущих”. В специальном Указе от 7/20 ноября 1920 г. за № 362 предлагалось всем православным людям за границами СССР объединиться и создать Высший Церковный Административный Центр. Под управлением этого Центра всем в рассеянии сущим православным русским людям предлагалось жить обособленно от Российской Матери-Церкви до тех пор, пока не установится в Ней свобода и порядок.

Согласно этому Указу и создалась Зарубежная Русская Православная Церковь под высшим руководством русского заграничного Собора и Синода, представителем которого, после смерти высокопреосвященнейшего митрополита Антония, вплоть до настоящего времени является высокопреосвященнейший митрополит Анастасий. Эта Церковь — единственная мистически, и канонически, и исторически истинная Православная Русская Церковь за границами СССР.

Враг рода человеческого, великий клеветник, лжец и человекоубийца — дьявол, после смерти св. патриарха Тихона обрушился всеми силами на Православную Русскую Церковь, желая её уничтожить или поработить.

За пределами СССР начались нестроения, разделения, расколы, но верная заветам и повелениям св. патриарха Тихона Русская Зарубежная Церковь, под руководством Русского Архиерейского Синода за границей, — осталась непорочной Христовой Невестой, а потому, согласно неложному обещанию Самого Спасителя, — и неодолимой самим адом!

Если жизнь заграницей Русской Церкви была обильна тяжелыми драматическими событиями, то жизнь Российской Православной Церкви в СССР оказалась воистину трагедией!

После смерти св. патриарха Тихона местоблюстителем патриаршего престола стал митрополит Пётр Крутицкий. Он оказался непоколебимым “камнем” и бесстрашным мучеником за чистоту веры Христовой. Никакие соблазны, никакие угрозы, никакие пытки и истязания не смогли поколебать великомученика — Первосвятителя Российской Православной Церкви. Имя его навсегда войдёт в историю Русской Церкви наряду с именами митрополита Филиппа и патриарха Гермогена.

Арестованный, сосланный, запытанный невероятными пытками и замученный до смерти, митрополит Пётр остался непоколебимым и не подписал Декларации, которую требовала от него советская власть.

Его последним повелением было указание, чтобы его имя как символ единства Русской Церкви продолжало возноситься за литургией во всём православном мире, несмотря даже на слухи о его смерти, до тех пор, пока смерть его не будет вполне точно установлена (см. об этом свидетельство епископа Дамаскина, викария Черниговского).

После ареста местоблюстителя, заместителем местоблюстителя патриаршего престола стал митрополит Сергий Нижегородский в 1926 году.

В 1927 году митрополит Сергий изменил заветам св. патриарха Тихона и митрополита Петра и выпустил свою знаменитую Декларацию, в которой призывал православных людей “радоваться” радостям богоборческой власти и вынести этой проклятой антихристовой власти всенародную благодарность “за внимание к нуждам православного населения”.

Памятуя невероятные гонения на Православную Церковь, мученическую смерть митрополита Вениамина и “иже с ним”, арест и смерть св. патриарха Тихона, ссылку и страдания митрополита Петра, разрушение храмов, уничтожение монастырей, кощунство над мощами, запрещение колокольного звона, устройство “комсомольской пасхи”, заточение многих сотен епископов (в 1927 году томилось в концлагерях свыше 200 епископов), десятков тысяч священнослужителей и монашествующих, миллионы верующих христиан, осуждённых по церковным делам, — истинно православные люди не смогли принять Декларации митрополита Сергия: произошел церковный раскол 1927 года.

Во главе истинно православных людей, оставшихся верными св. патриарху Тихону, проклявшему советскую власть и звавшему верных чад Православной Церкви на мучения, и митрополиту Петру, сосланному на страдания за то, что он не согласился подписать той Декларации, которую подписал митрополит Сергий, — стал Петроградский митрополит Иосиф.

Приверженцев митрополита Сергия стали называть “сергианами”, а последователей митрополита Иосифа, — “иосифлянами”.

Одобрение позиции митрополита Иосифа было получено из ссылки от митрополита Петра Крутицкого и от митрополита Кирилла Казанского.

Центром истинного Православия 1928-1929 гг. становится в Петрограде “Храм Воскресения на крови” (на месте убиения императора Александра II). Настоятелем этого храма был митрофорный протоиерей о. Василий Верюжский. Кроме этого храма, в руках “иосифлян” было еще несколько церквей в Петрограде и его окрестностях: Петроградский храм во имя св. Николая-чудотворца, при убежище престарелых артистов на Петровском острове (настоятелем этого храма был протоиерей о. Виктор Добронравов); храм во имя Тихвинской Божией Матери в Лесном (где настоятелем был протоиерей о. Александр Советов), храм в “Стрельне” (настоятель — о. Измаил) и некоторые другие. В храме Воскресения на крови, кроме о. Василия Верюжского, выступали замечательные проповедники: протоиерей о. Феодор Константинович Андреев (друг о. Павла Флоренского), бывший профессор Московской духовной академии, и протоиерей о. Сергий Тихомиров. Отец Феодор был духовником многих академиков Академии Наук и профессоров Петроградского университета.

В 1929 году умер замученный пытками допросов в тюрьмах и выпущенный “умирать дома” о. Феодор, профессор Андреев. Похороны этого замечательного проповедника приняли грандиозно-демонстративный характер. “Со времён похорон Достоевского Петербург не видел такого скопления народа”, — писал профессор А.И. Бриллиантов своему другу.

К 1930 году были закрыты все “иосифлянские” церкви, за исключением одной (Тихвинской Божией Матери в Лесном). В 1930 году были расстреляны все наиболее видные “иосифляне”: епископ Максим, протоиерей Николай Прозоров, протоиерей Сергий Тихомиров, протоиерей Александр Кремышанский, иерей Сергий Алексеев и др. Архиепископ Димитрий (Гдовский) был заточен на 10 лет в Ярославский политизолятор, где и погиб.

Митрополит Иосиф, епископ Сергий Нарвский, со множеством духовенства и мирян были сосланы в концлагеря. Многие миряне были арестованы и высланы только за то, что они посещали единственную “иосифлянскую” церковь в Лесном. В 1936 году эта церковь была тоже закрыта.

Еще с 1928 года начались в Петрограде отдельные тайные богослужения по домам. После 1930 года количество тайных богослужений значительно увеличилось. А с 1937 года можно считать Катакомбную Православную Церковь вполне оформленной. В остальной России, особенно в Сибири, катакомбные церкви создались несколько раньше. В Москве катакомбных богослужений было недостаточно, и многие москвичи окормлялись в Петрограде. Никакого административного центра и управления катакомбными церквами не было. Духовными руководителями считались митрополит Кирилл и митрополит Иосиф. Главой Церкви признавался законный местоблюститель патриаршего престола митрополит Пётр Крутицкий, а после его смерти — митрополит Иосиф. В 1929-1930 годах в Соловецком концлагере, где оказались вместе несколько “иосифлянских” епископов (Максим Серпуховский, Виктор, викарий Вятский, Илларион, викарий Смоленский, и Нектарий Трезвинский), — были тайные хиротонии. Появились тайные епископы и огромное количество тайных священников. Мне лично известна лишь Петроградская область и происходившие в ней тайные катакомбные богослужения за период с 1937 по 1941 гг. включительно. Затем мне пришлось встретиться с участниками катакомбных богослужений в 1942-1945 гг. (из разных мест России): после 1945 года у меня сведений нет.

В Петрограде и Петроградской области с 1937 по 1941 год было чрезвычайно много катакомбных богослужений. Где только эти богослужения не происходили? На квартирах некоторых академиков, профессоров Военно-Медицинской Академии и Петроградского университета, в помещении морского техникума, школе подводного плавания, в школе взрослых водного транспорта, в помещениях больниц, в некоторых учреждениях, куда вход был только по пропускам. Очень интенсивно шли тайные богослужения в пригородах Петрограда и более отдалённых от него местечках: в Шувалово, Озерках, деревне Юкки под Левашево, на станции Поповка, в Колпино, Саблино, Чудово, Малая Вишера, Окуловка, на станции Оксочи (в детской колонии им. Ушинского), в Гатчине (на квартире почитателей знаменитой подвижницы матушки Марии), в Елизаветино, Волосово, Ораниенбауме, Мартышкино, Стрельне (где подвизался замечательный священник о. Измаил) и многих других местах.

Гонения на катакомбную Церковь, которую митрополит Сергий, признав “контрреволюцией”, а молящихся в ней, — “политическими преступниками”, — предал на растерзание безбожной власти, — были необычайно жестокие.

Особенно много было арестовано и запытано до смерти за время 1937-1938 гг. в так называемое “ежовское время”.

Поэтому с 1939 года катакомбные церкви стали чрезвычайно оберегаться, и попасть в них было чрезвычайно трудно. Но искренно ищущие находили. И, если количество тайных катакомбных богослужений в 1939 году значительно сократилось, то качество их необычайно духовно выросло. Воистину это были новые первохристианские времена: легенда о дивном невидимом граде Китеже превращалась в явь! Как мне пришлось слышать позднее, за время войны, особенно после избрания митрополита Сергия советским патриархом, катакомбные богослужения, несмотря на жесточайшие гонения, вновь усилились, ибо истинно православные люди не могли примириться с полным духовным порабощением Православной Церкви проклятому антихристову режиму. При патриархе Алексии (Симанском) гонения еще более усилились, ибо теперь уже нет никаких оправданий тем, кто не посещает открытых храмов и совершает тайные богослужения на дому! “Участники катакомбных церквей причислены были к самым тяжким политическим преступникам!”. Но “к злодеям причтён” был даже и Сам Спаситель!

Отсюда ясно, как приходится хранить и скрывать имена участников катакомбных церквей, особенно имена епископов и священников. Так много хотелось бы рассказать о деятельности о. Алексия, о. Георгия, о. Александра, о. Петра, о. Владимира и других многих, хорошо известных истинным православным в Петроградской области. Но не пришло еще время! Ведь, может быть, они живы и служат тайно до сего дня! А малейшая деталь, могущая выдать их, — грозит смертными муками им и их родным. Да они и не ждут славы человеческой. Они, эти многочисленные мученики и мученицы (ибо среди активных деятелей катакомбных церквей много монахинь), кладут души свои за други своя, исполняя заповедь Христову о высшей любви.

Здесь, за рубежом, иногда встречаются люди, которые, признавая заслуги Катакомбной Церкви, признают в то же время и правду “сергианской церкви”. Таким следует знать, что в СССР их позиция была бы резко отвергнута с обеих сторон. Ибо, если патриарх Сергий и патриарх Алексий запретили в служении и заклеймили “политическими преступниками” деятелей “иосифлянской” Церкви, то последние, в свою очередь, запретили ходить верующим в советские открытые храмы.

Вообще русское православное население СССР можно разделить на следующие группы:

Первая группа строго и истинно православных церковных людей, живущих по преимуществу духовной жизнью и интересами Церкви как Тела Христова. Эта группа — ни под каким видом никогда не признавала и не признаёт советскую патриархию. Эта группа вся ушла в катакомбы.

Вторую группу составляют мало верующие, малоцерковные люди, которые по традиционной инерции продолжают тепло-хладно верить в Бога или же эстетически привлекаются православным богослужением. Такие не разбираются в тонкостях церковного духа. Они замечают лишь “одежду” Церкви, которая не изменилась. Они охотно ходят в храмы, открытые советской безбожной властью, разрешающей небольшие дозы “опиума для народа”.

Третью группу составляют “дипломаты”, рационалисты, живущие интересами Церкви как организации (а не как органа Святого Духа). Они оправдывают церковную политику и Сергия, и Алексия, которая, по их мнению, спасает Церковь. Эти охотно посещают советские церкви, не замечая, что при сохранившейся её организации утеряно самое главное — дух Христов.

Четвёртую группу составляют те, которые мучительно тяжко принимают и Декларацию митр. Сергия 1927 г., и все последующие слова и дела советских патриархов, но считают, что благодать в Православной Церкви всё же сохранилась ради тех миллионов несчастных русских людей, которые получают в Церкви великое утешение. С крайне тяжелым чувством слушая панегирики советской церкви советской безбожной власти, они продолжают ходить в открытые храмы и молятся со слезами пред чудотворными иконами. Это люди душевные, которые еще не доросли до духовного понимания религии. Душевные утешения они принимают за благодатные духовные таинства.

Пятую группу составляют те, кто лично не беседовал с патриархами и митрополитами советской церкви, и потому являются неосведомлёнными о сущности этой церкви. Большинство из этих людей, зная ряд фактов опубликования в СССР различных деклараций без ведома, якобы, подписавшихся под ними, наивно полагают, что всё сообщенное от имени патр. Сергия и патр. Алексия, или напечатанное в официальной церковной прессе — просто ложь, сочинённая советской властью. Поэтому, не обвиняя лично патриархов и митрополитов советской церкви, но и не принимая сердцем того, что якобы только от их имени говорит антихристова власть, — эта группа хотя и уходит в катакомбы, но продолжает поминать на тайных литургиях имена первосвятителей церкви. Но те, кто имел возможность лично побеседовать с представителями высшей иерархии советской церкви, знают, что последние добровольно и сознательно солидаризируются с советской властью и искренно защищают противоестественную дружбу Христовой Церкви с антихристовым государством.

Совершенно невозможно даже приблизительно определить процент верующих, ушедших в катакомбы. Одно можно сказать: ушли лучшие и их миллионы! Не имея возможности всех их выявить и уничтожить, советская власть стала отрицать наличие Катакомбной Церкви и называть её мифом.

Если существует “миф о Христе”, написанный пастором проф. Артуром Древсом, то возможен и “миф о Катакомбной Церкви в СССР”. Я лично посещал Катакомбную Церковь с 1937 по 1941 гг. включительно. Позже я встречался с людьми, которые посещали её с 1942 по 1945 год. Духовное настроение всё время оставалось в этой Церкви высоким и чистым.

1937 год, декабрь месяц. После концлагеря я не имею права проживать в столице и живу в 200 километрах от Петрограда (Ленинградом мы называем город св. Петра только в официальных случаях).

Там, где я живу, — в окружности более 100 километров нет ни одной церкви. В Петрограде существуют только 2 церкви: Морской Никольский собор (вблизи Мариинского театра) и церковь св. Князя Владимира (у Тучкова моста). Обе церкви — сергианские. В сергианские храмы я и мои многочисленные друзья не ходим с конца 1927 года, т.е. уже 10 лет. Тайком я приезжаю в Петроград и иду к одной своей знакомой. К ней приходит одна тайная монашенка. Эта последняя везёт меня на тайное богослужение Катакомбной Церкви. Я ничего не спрашиваю и не интересуюсь, куда мы едем. Я нарочно не хочу знать, чтобы потом, если, сохрани Боже, буду арестован, даже под пытками не сказать, где я был.

Поздний вечер. Темно. На одном из вокзалов садимся в поезд. Едем больше часа. Вылезаем на маленьком полустанке и идём в темноту 2-3 километра. Приходим к какой-то деревушке. На краю первый домик. Почти ночь. Темно. Тихо. Тихий стук в дверь. Дверь отворяется, и мы входим в избу. Проходим в чистую комнату. Окна глубоко занавешены. В углу несколько старинных образов. Перед ними теплятся лампадочки. Народу — человек 15, больше женщины в платочках: трое мужчин средних лет, несколько детей 12-14 лет. Батюшка — мой знакомый. Когда-то он был преподавателем в гимназии, где я учился. Он помнит меня еще мальчиком. Батюшка приветливо меня встречает, благословляет, целует. “Сейчас начнём!” — Говорит он, облачаясь. — “А вы пока напишите несколько рецептов на медицинское вазелиновое масло”, — обращается он ко мне, зная, что я врач, — “это масло еще можно достать в аптеках по рецепту. Другого нет. Господь простит. А для лампадочек это хорошо…”

Я пишу рецепты почти всем присутствующим, предупреждая, чтобы они не покупали масла в один день и в одной аптеке.

Начинается вечерня. И говорят, и поют шёпотом. У многих на глазах слёзы умиления. Молиться легко!.. Ничто не мешает, не отвлекает. Никогда и нигде я не переживал так ясно и глубоко правоту требования св. Иоанна Лествичника: “заключай ум в слова молитвы!”

Кроме батюшки, кругом все чужие. Но они все родные, — больше, чем родные!.. У всех глаза такие чистые, такие ясные, такие тепло-приветливые, лица одухотворённые!..

Словами передать невозможно, что пережил я на этой всенощной. По окончании службы выпил чашку чая с хлебом. Прощаясь, облобызался трижды со всеми… Ночь на исходе. Идём тихонько вдвоём с монашенкой назад. На душе спокойно и сосредоточенно. Садимся в поезд. Едем в Петроград. Перехожу на другой вокзал и еду домой на службу…

1938 год, второй кошмарный год “ежовщины”… Незадолго до Пасхи меня арестовывают. Стою 4 дня в “собачнике”. Так называется камера, где стоят, ибо сесть невозможно, слишком тесно. Изредка вызывают на допросы. Одни возвращаются скоро, другие задерживаются. Чем дольше задерживаются, тем тревожнее за них. Ведь всё равно они подпишут всё, что уже написано заранее. Только будут избиты и измучены. Наконец, вызывают меня. Иду и молюсь: “Господи, вразуми, спаси и сохрани!” Никогда я так не молился, ибо знал, что никакой человеческой надежды нет! Молился, закрыв глаза, всей душой, всем умом, всем сердцем: ” Господи, освободи!”. Чувствовал ясно, что Бог тут, рядом справа, всё слышит, всё знает, всё понимает, всё может!.. “Господи, освободи!.. Молитвами мучеников Твоих во всей России! Молитвами вот сейчас по всей Российской земле, тайно, в катакомбах молящихся Тебе шепотом, со слезами!.. Господи, освободи! Освободи, чтобы потом, где-нибудь на свободе рассказать другим о том, что творится теперь в России!..”

Молитву услышал Господь. Случилось чудо! Как всё это обернулось — трудно рассказать, трудно самому поверить, что случилось!..

Провинциальное районное отделение НКВД. Сижу на табурете в большой комнате. Стены фанерные. Слышу всё, что говорят за стеной.

“Ах, дурак какой!” — Кричит начальник на следователя (следователи большей частью мальчишки 16-18 лет, “практиканты”, т.к. из-за огромного количества арестованных настоящих следователей не хватает). — “Ты по какой статье его обвинил?” — “По 59-й”. — “Эта статья за что полагается?” — “За бандитизм!” — “Ну, а кого ты допрашивал?..” — “Да он признался и протокол подписал!..” — “Ах, дурак, дурак, я тебя не о том спрашиваю… Теперь и мёртвый подпишет!.. Не в подписи дело… А ты отвечай, кто он, этот старик, сектант?” — “Да, толстовец!” — “Ну, вот видишь! А знаешь ли ты, что они даже сапог не носят, а в галошах ходят, эти толстовцы-то, спят без подушек… Почему? Чтобы, значит, кожей животных не пользоваться и куриными перьями… они муху убить за грех считают… А ты — бандитизм ему пришпилил! Пойди, исправь на 58-ю” (ст. 58, пункт 10 уголовного кодекса СССР — полагается за агитацию против советской власти)… — “В Москве-то не дураки сидят”, — продолжал ворчать начальник, — “протокол-то в Москву пойдёт! Иди, исправь!..” — “Товарищ начальник!” — Cлышится другой робкий голос, — “я вот тут тоже не совсем понимаю. Допрашивал я старовера. Объясните мне, что такое “начетчик”, чин что ли такой?… Или вот — “безпоповцы”, что это значит?” — “Черт их знает, что это значит”, — обрывает начальник… — “Товарищ начальник”, — слышится третий тихий голос, — “тут на допрос привезли какого-то врача — сектанта, он наверно знает всё это и может объяснить!..” — “Ну, зови его!”

И меня позвали…

— “К какой вы секте принадлежите?” — “Ни к какой!” — “А почему в церковь не ходите?” — “Молюсь дома!” — “Ну, а в сектах понимаете что-нибудь?” — “Понимаю”.

И вот я оказываюсь экспертом и консультантом по ряду вопросов о расколе. В результате вдруг, внезапно, оказываюсь освобождённым — почему? Отчего? Правда, у меня не было абсолютно никакой вины, кроме той, что я, будучи верующим православным христианином, почему-то не ходил в советские церкви.

Я недавно освободился из концлагеря и хорошо запомнил дружеский совет одного начальника: “Ну, доктор, теперь на свободе работайте всё время на пять с плюсом, тогда мы (то есть органы НКВД) поставим вам тройку с двумя минусами. Всякая ошибка ваша — будет преступлением”.

Я так и работал, постоянно на пять с плюсом, вечным “ударником”, “отличником”…

У меня не было никакой вины, и меня выпустили на свободу! Ведь это невероятное чудо, в условиях СССР.

На страстной неделе я оказался на свободе. В страстную субботу удалось тайком поехать в Петроград с маленькой пятилетней дочкой. Заутреня была на одной из квартир большого официального казённого учреждения, куда вход разрешался только по особым пропускам. Мне и моей маленькой дочурке достали такой пропуск.

Пришли мы в чистенькую и уютную квартиру. Народу было до тридцати человек. Несколько человек оказалось знакомых. Служил старенький священник о. Георгий. Эту заутреню невозможно никогда забыть.

“Христос Воскресе” пели тихо и радостно. Казалось, что пели не люди, — а ангелы!.. Дочурка моя стояла со свечкой в руках, и сама сияла как свечечка. Более радостных, более счастливых глаз, чем были у неё, я никогда в жизни не видал.

Было ли это? Не был ли это золотой сон? Словами я не могу, не смею рассказывать о том, что было… Небеса опустились на землю и люди становились как ангелы! Море любви!

Друг друга обымем,

Друг другу простим;

Христово имя

В себя вместим!

Радость, полученная от этой светлой заутрени Катакомбной Церкви, — до сих пор даёт силы жить, потеряв всё: семью, Родину, счастье, научную карьеру, друзей, здоровье!…

журнал «Православная Русь», 1947 г

Источник: http://rys-arhipelag.ucoz.ru/publ/profe … 7-1-0-2974

В камеру вошел дежурный с двумя охранниками и, подойдя ко мне, спросил:
— Как твоя фамилия?
Я ответил. Охранники сразу схватили меня за руки и завернули их за спину. При этом я настолько испугался, что потерял самообладание, у меня затряслись все поджилки, ноги в коленях как будто подломились, и наступило какое-то исступленное состояние… дежурный защелкнул на моих руках браслеты наручников и сказал:
— А ну, выходи в коридор!..
Я пошел, охранники пошли сзади. Пройдя один коридор, дежурный повернул во второй и, пройдя его до конца, повернул еще в какой-то коротенький коридорчик…
Моим глазам открылось ужасное зрелище, которое вряд ли может представить себе не побывавший в этом адском заклепе.
Возле одной из стенок этого потаенного вместилища лежала целая груда расстрелянных людей, набросанных один на другого головами туда и сюда, чтобы груда эта, как штабель имела выровненную форму. Деревянный пол в этом специально сооруженном вертепе больше чем наполовину был залит кровью, уже сгустившийся за ночь…
Ни один художник не смог запечатлеть эту ужасную картину, не увидев ее воочию! Кровь первых расстрелянных в полуночные часы и брошенных в первый ряд этого людского штабеля растекалась по полу. От убитых же после и заброшенных поверх их кровь стекала на лежащих внизу, пропитывая всю их одежду, а расстрелянные еще позднее заливали своей кровью всех нижележащих… И так снова, и снова, и снова…
О Боже, Боже! что натворили эти служители зла — палачи, уничтожавшие своих же, русских людей!..
Через десять — пятнадцать минут после того, как меня завели на эту человеческую бойню, пришел начальник тюрьмы… не спеша, стал внятно читать приговор…
После зачитывания приговора наступило минутное молчание, во время которого экзекутор (палач), расстегнув кобуру, вынул наган и сказал мне:
— Повернись лицом к стенке.
После этих слов я, очнувшись от объявшего меня оцепенения, поспешно сказал, обратившись к начальнику:
— Этот приговор не мне.
— То есть как не тебе? — возразил он.
— Да вот так, — сказал я, — потому что фамилия моя, имя и отчество — мои, а год рождения и адрес не мои.
Начальник, внимательно посмотрев на меня и на фотографию, бывшую в личном деле, убедился в своей ошибке… потом, еще раз внимательно посмотрев на меня и на мою фотокарточку, сказал дежурному:
— Уведи его в камеру.

«Записки монаха — исповедника», 2001

Предсказание аввы Памве о последних временах.
(Из пролога ноября 16-го)
Авва Памва послал однажды своего ученика в город Александрию продать рукоделие и купить нужное на потребу.
Ученик не возвращался из города 15 дней: он проводил ночи, - как сам потом рассказывал, в церкви святого Марка,
изучая чин церковный и пение тропарей.

Когда ученик отправился из города, старец спросил его: "чадо, вижу, что ты чем-то смущен.
Не случилось ли с тобою в городе какое искушение?"
И сказал ученик старцу: "в небрежении, отче, доживаем мы дни свои в пустыне, не зная ни канонов, ни тропарей!".

"Горе нам, - отвечал ему старец, - настанут дни, когда оставят монахи твердую пищу, преподанную Духом Святым, и последуют пению и гласам.
Какое умиление или какие слезы раздаются от тропарей? Какое умиление монахам, когда они станут в келлии или в церкви и возвышают голоса свои (ревут), как волы?
Но если пред Богом стоим, во многом умилении подобает нам стоять, а не для развлечения.
Ибо не для того монахи оставили мир, чтобы развлекаться и гнаться за красивым пением, выдумывать искусные мелодии, трясти руками и отбивать такт ногами.
Но подобает нам во многом страхе и трепете со слезами Бога молить и со умилением, воздыханием и страхом Божиим тихим смиренным гласом молитвы Богу приносить.
Вот я предсказываю, чадо: придут дни и из-за светских составления тропарей, писаний забросят монахи святоотеческие книги, забудут отеческие жития
и преподобных мужей предания. Поэтому отцы наши и сказали: не пишите, живущие в пустыне, красивою грамотой слов на кожаных хартиях.
Ибо хочет последний род сгладить жития св. отец и писать по хотению своему.

Ученик спросил старца: "как возможно будет такая перемена обычаев и преданий христианских?
Разве не будет уже у церкви священства, чтобы не допустить сего?"
И сказал старец: "в те времена иссякнет любы многих. И будет скорбь великая, нашествие неверов, пагубная зараза, царям - неустроено,
князьям неуправление и бесчиние, святители будут ласкосердны, монахи - в небрежении живущие, игумены будут небречь о своем спасении и о спасении синода своего,
все будут очень вежливы в обращении, охотники до пиров, сварливы, ленивы на молитву, склонны к клевете и осуждению.
Житию и учению старцев не будут подражать, ни даже слушать, но еще будут с лукавством оправдываться, говоря:
"если бы мы в их времена жили, подвизались бы и мы". Епископы же в те времена будут раболепны пред сильными мира сего и лицеприятны,
не будут заступаться за обиженных на судах, будут оскорблять вдов и насилие делать сиротам. Ко всему этому войдет в народ безверие, ненависть,
зависть, вражда, воровство, игры, пьянство, хищничество".

"Что же делать в такое время?" - спросил ученик.

"В то время всякий, спасая, спасай свою душу. И кто это сделает, велик будет в царствии небесном".

http://www.russian-inok.org/books/ri23.html

“Имейте совесть, вы мешаете людям молиться!”

О том, как мы вновь предаем Христа, и Бог исчезает из наших сердец - Елена Кучеренко.

Как же мне хотелось к концу  Великого поста написать что-то светлое.

Что не пролетел он как обычно впопыхах и никчемной суете, и я хоть на шаг, но приблизилась к Богу. Что я не просто не ела мяса, клала поклоны и читала правило, а открыла свою душу и впустила туда Спасителя.

Что я не только стояла в церкви на длинных службах, тайком любуясь собой, а взглянула на человека, который меня раздражает, – вонючего бомжа, алкаша, неверующего члена семьи, да кого угодно, – и вдруг увидела в нем Его. Его! Чистого и прекрасного! И что теперь я, ликуя, могу крикнуть: “Христос Воскресе!”. А мне ответят: “Воистину воскресе!” Нет, Он, конечно, воскрес, иначе бессмысленно все. И я и так крикну это с радостью и трепетом.

Но я хотела чувствовать, что живо мое сердце, и я не зря постилась…

… Шла Литургия Великого четверга. Я собиралась причащаться и, пробравшись через толпы народа почти к самому алтарю, затаив дыхание, вслушивалась в слова молитв.

Я знала, что опять за  пост потерпела поражение по всем фронтам. Но может хоть сейчас, в эти дни, когда вот-вот произойдет страшное, и Христос, которого я так люблю, пойдет за меня на жуткую смерть, я возьму себя в руки стану – не достойной этого, нет… Это невозможно. Но хотя бы немного чище. А еще я слушала про Иуду и думала, что какая бы я не была, я никогда не предам Спасителя. Никогда!

Я посмотрела вокруг. Рядом стояли люди, знакомые и нет, и мне казалось, что они чувствуют то же – никто из нас не предаст Христа.
“Вечери Твоея Тайныя днесь, Сыне Божий, причастника мя приими: не бо врагом Твоим тайну повем, ни лобзания Ти дам яко Иуда, но яко разбойник исповедаю Тя: помяни мя, Господи, во Царствии Твоем”, – пели в храме. И мы все были там, на той Вечери, рядом с Христом. Мы молились, крестились и были собраны, как никогда…

“Оно и видно, что больной”, – ехидно донеслось сзади

И вдруг по благоговейным рядам прошло какое-то волнение. Что-то “инородное”, несоответствующее моменту появилось на нашей со Христом вечере.

К алтарю пытался пробраться какой-то мужчина. Лысый, худой, со странно-горящими глазами.

Кто-то молча пропускал, как будто и не замечая его острых локтей, потому что был весь ТАМ – со Христом. Кто-то удивленно смотрел. Кто-то раздраженно шипел: “Имейте совесть, вы мешаете людям молиться!”

– Мне надо в алтарь! Мне очень надо! – повторял мужчина и пробирался вперед.
“Надо же, сумасшедший какой-то, –  мелькнуло у меня в голове. – Ну да, такие часто туда ломятся. Особенно на Страстной”.

Мы, стоящие впереди, теснее сомкнули ряды перед его носом.

– Пожалуйста, пропустите, – просил он и из последних сил пытался прорваться.- Мне надо исповедоваться.

– Исповедь закончилась! Надо вовремя приходить! – строго сказала какая-то бабулька и, умиленно посмотрев на икону, перекрестилась.

– Нельзя в алтарь! – квакнула я и, встав перед дядькой, решила, что умру, но неблагочестия не допущу.

– Не толкайте меня, я больной, я сейчас упаду, – простонал мужчина, обращаясь к кому-то.

– Оно и видно, что больной, – ехидно раздалось откуда-то сзади.

– Подумаешь, задели его слегка, – донеслось сбоку.

“Вот хам, – подумала я. – Захожане, что с них взять!”.

И еще сильнее и благочестивее вросла в пол.

В этот момент из боковой двери алтаря, перед которой все это происходило, вышел один из священников.

“Ну, сейчас он ему устроит, – потерла я про себя руки, – раз нас не слушает”.

И облегченно перекрестилась.

Он шел ко Христу и успел!

Но батюшка посмотрел на него, и, протянув руку, вырвал из нашей толпы. А потом обнял за плечи и, отведя чуть в сторону, начал исповедовать.

Из двери выглянул другой священник и через несколько секунд вынес странному дядьке стул.

Мы, благочестивые прихожане, удивленно переглянулись.

“Чадо крутое что ли?” – было написано у нас на лицах. Да нет, не похож. Неказистый слишком.

– Да это же N! – всплеснула руками одна старушка.

Я пригляделась. Да! Это был N. Раньше он был постоянным прихожанином и даже вроде кем-то работал в храме. Мы мало общались, но я знала его в лицо. А потом N. заболел онкологией и на какое-то время исчез. Он так изменился, что в тот день мы его не узнали.

– Надо же, еле сидит, а пришел в храм, – прошептал кто-то, знающий мужчину…

Мне было видно N. Бледный и слабый он, действительно, еле сидел на стуле, вздыхал и вытирал лицо. Было видно, что держится он из последних сил. Но пришел, хоть и опоздал.

Я вспомнила, как он просил пропустить, туда, вперед, к Богу. А мы дружно сомкнули ряды. И задохнулась от стыда.
Я видела, как просветлело его лицо, когда он причастился. Потому что, он шел ко Христу и успел! И как улыбнулся мне потом. И чуть не разрыдалась…

Я хотела опять почувствовать, что мы все ТАМ – на той Вечере, с нашим Спасителем. И не могла. Нас там не было. Что-то “инородное” прошло по нашим рядам. И исчез Бог из наших сердец. Там были пустота и склоки. И мы просто стояли в храме.

Я думала о том, что я не Иуда и никогда не предам Христа. Я обязательно увижу Его в любом человеке – в ближнем, в дальнем, приятном и неприятном. И знала, что это не так. Что я опять оттолкнула, не поверила, не пожалела, и не предательство ли это?

Я хотела написать что-то светлое. Что пост прошел не зря и воскресло сердце мое… Но воскресло ли оно?
http://www.pravmir.ru/imeyte-sovest-vyi … -molitsya/

ОСОБЫЙ ЧЕЛОВЕК

В этом году игумену Севастиану из Енисейской епархии исполняется 90 лет.
Встреча с ним становится одним из самых значительных событий в жизни каждого человека.
Знакомство с ним - бесценный подарок от Господа...
Встреча с ним становится одним из самых значительных событий в жизни каждого человека

Об игумене Севастиане из Енисейского района я слышала давно. Первый раз о нем рассказала знакомая – известная в Красноярске журналистка.
Атеистка и скептик, весьма приземленная и недоверчивая, в силу обстоятельств, впала в состояние депрессии и отчаяния. Подруга, коллега по перу,
глубоко верующий человек, пригласила ее в Енисейск посетить монастыри.
После поездки знакомая изменила свое отношение к людям, избавилась от депрессии, словом получила второе дыхание.
Все это произошло с ней благодаря посещению монастырей, встрече с отцом Севастианом. Она потом еще много раз ездила к нему,
всякий раз заходя со словами: «Ну вот, батюшка, снова к вам приехала…»

После смерти моей мамы, а случилось это семь лет назад, я впервые приехала в Енисейск, чтобы помолиться в монастыре за упокой ее души.
И полюбила здешние намоленные места всей душой. Приезжать сюда стало потребностью. Каждая поездка давала силы, укрепляла, помогала.
В паломнической, где всегда останавливалась, не раз спрашивали, а знаю ли отца Севастиана, была ли у него? Отвечала, что нет, не знаю,
но много слышала о нем и мечтаю познакомиться.
Потом все чаще стала ловить себя на мысли, что думаю о нем. Про себя удивлялась: ну надо же, человека не знаю, а он словно мой старый давний знакомый!
По воле Божией случилось так, что в Маковское, где в последнее время живет и служит отец Севастиан, поехала в творческую командировку
с заданием от редакции написать о нем материал. Внутренне почему-то боялась. Представлялся в воображении грозный, строгий старец,
на которого и взглянуть-то боязно. Какие уж тут вопросы, да интервью! Донимала еще приключившаяся в дороге простуда: болела голова, ломило суставы,
из расклеившегося носа текла водичка. Но встреча оказалась совсем не такой, как рисовалась в воображении. Не было грозного, сурового старца,
а был добрый, святящийся любовью человек. Первое впечатление: как прост, словно дедушка родной. Все время улыбается, шутит.
Разменял девятый десяток, а глаза молодые, зоркие. Куда-то исчезли страх и неуверенность. Комфортно, уютно на душе стало, словно в отчий дом вернулась.
Отец Севастиан попросил о нем много не писать. Лишняя реклама совсем не нужна. Он уже стар, хочется покоя.
Побеседовали, посетили храм, который до приезда отца Севастиана находился в полуразрушенном состоянии.
Теперь же полностью восстановлен. Батюшка очень скромен в оценке своих трудов. Однако в восстановлении храма - большая его заслуга.
Он не просил помощи. Люди, которых немало приезжает ( не будет преувеличением сказать – со всех уголков России), за советом, благословением, сами предлагают ее.
Вот так, с Божией помощью, храм ожил. Потом в доме батюшки обедали и пили чай с кагором. Обратно не ехала, летела на крыльях. Куда-то исчезла донимавшая простуда.
Если говорить о личном восприятии отца Севастиана, то его можно было выразить одним словом – любовь. Безграничная, безбрежная, исцеляющая, согревающая.
И как-то сразу стало ясно и понятно, почему сюда люди едут издалека, пробираются по таежному бездорожью пешком, летят на вертолетах.

…С момента этой встречи прошло несколько лет. Не раз и не два с тех пор посчастливилось побывать в Маковском. Хотя, признаться, бывает нелегко.
Сколько было пролито слез от ощущения своей греховности и, очень мягко говоря,- собственного несовершенства!
Не раз и не два писала в письмах: «Батюшка, в Маковском я тупею и глупею и себя не узнаю».
Не сразу, но поняла: при общении со старцем человек становится самим собой, проявляется его истинное лицо.
Дошел наконец-то смысл слов Достоевского, сказанных в «Братьях Карамазовых»: «Старец берет твою душу, твою волю в свою душу, свою волю и ведет человека к познанию самого себя».
И встреча со своим истинным «я» бывает не всегда приятной, но полезной – однозначно. «Взор духового отца проникает сквозь те привычные жесты и позы,
под которыми мы скрываем нашу истинную личность от других и от самих себя, оставляя позади все эти обыденные мелочи, старец сталкивается лицом к лицу с неповторимой личностью,
созданной по образу и подобию Божию - пишет в своей книге «О духовнике» иеромонах Серафим (Парамонов). – Это способность – духовная, плод благодати, предполагающий
сосредоточенную молитву и неослабную аскетическую брань. С этим даром прозорливости связана способность говорить со властью.
Старец произносит немного слов, а иногда и вовсе ничего не говорит, но этими немногими словами или своим молчанием он способен изменить все направление жизни».

Как-то довелось увидеть в гостях у отца Севастиана отца с сыном. Они неловко топтались у порога, не решаясь пройти, нервно мяли снятые головные уборы.
Батюшка спросил, что их беспокоит? Если секретное, о чем не хочется говорить вслух при посторонних, то готов выслушать отдельно.
«Да чего уж тут секретного! - обреченно махнул рукой отец, - Сынок у меня вот ну просто невезучий! За что не возьмется, ничего не получается. К чему не прикоснется, непременно испортит!
И в личной жизни не везет». Сынок - этакий деревенский увалень, краснея, переминался с ноги на ногу.
Отец Севастиан заговорил о чем-то постороннем. А потом неожиданно спросил: «Вы знаете сказку про гадкого утенка? Как его все клевали и обижали на птичьем дворе!
А каким он потом стал красавцем!» Вроде бы ничего особенного не сказал, а отец с сыном изменились на глазах - просветлели, засияли улыбками, появилась уверенность
--- словно обрели внутреннюю неведомую силу. «Каждое дело начинайте с молитвы обязательно!» - напутствовал батюшка окрыленных посетителей.
А иногда человеку совсем не обязательно задавать интересующие вопросы. Мой зять Сергей ехал к отцу Севастиану с кучей мучавших его вопросов. Но так ни один и не задал.
«Как-то все самой собой в голове уложилось и прояснилось!», - с изумлением рассказывал он потом.

Сотням, да чего там, тысячам людей помог и помогает сейчас игумен Севастиан. В паломнической довелось познакомиться с жительницей Усть-Илимска Людмилой.
Отец Севастиан помог ей в ситуации, когда уже все отказались. Таяла, иссыхала на глазах, а причины установить не могли. Куда только не обращалась - без толку.
Пока кто-то не сказал: «Помочь тебе может только отец Севастиан из Енисейска». Помог. Женщина словно заново народилась на свет. С тех пор каждый год приезжает к нему.
А однажды с такими же страждущими летом по тайге прошла 70 километров, чтобы попасть в Маковское. Только она знала, что это расстояние - ничто по сравнению
с тем ощущением радости полноценной жизни, которую вернул ей отец Севастиан.

В памяти многих енисейцев те недавние времена, когда игумен Севастиан в Свято-Успенском мужском монастыре проводил отчитки.
Насколько это сложно и непросто – говорить не приходиться. Далеко не каждый священник может решиться на это. По словам архимандрита Кирилла (Павлова)
из Свято-Троицкой лавры на это способны только «самоотверженные души, исполненные большого мужества». Сейчас, по возрасту, отец Севастиан находится на покое.
Но, по правде говоря, покой ему только снится. Особенно зимой. Когда устанавливается зимник и людской поток устремляется к батюшке за советом, помощью, благословением.
Случается, весь день едут посетители. Проводит последнего, приляжет отдохнуть, а тут снова стук в окно, несмотря на поздний вечер. Поднимается, встречает приветливо:
если люди приехали, значит, есть в том нужда. Ни звание человека, ни его состояние не имеют никакого значения в глазах батюшки. Главное – душа человека,
которая настолько дорога для него, что он, забывая себя, всеми силами старается спасти ее, наставить на путь спасения. Вот как пишет об отце Севастиане
в своей книге «Молю о милости» предприниматель из Красноярска раб Божий Сергий: « Побывав у батюшки Севастиана, получаешь стимул к жизни, и в душе становится ярко и солнечно,
потому что тебе отдали частичку нескончаемого сердечного тепла. Тепла, которое говорит: живи, человек, радуйся жизни, радуйся всему: этой снежинке, этому листику, ведь мир прекрасен!»
А с наступлением тепла, по шутливому выражению батюшки, наступают каникулы. Но это весьма условно. Потому что начинается другая, не менее важная работа – писать письма.
Отец Севастиан ведет обширнейшую переписку со многими людьми. Всегда старается отвечать. И люди с нетерпением ждут его писем, которые ободряют, направляют, укрепляют в вере.
Вот как пишет в своем отклике на один из газетных материалов об отце Севастиане раб Божий Василий: «Я много лет общался с отцом Севастианом (письменно), все мечтал с ним встретиться.
Но он писал, не надо приезжать. ВЕРЬ В БОГА, живи по заповедям, очищай свое сердце. Я эти письма читаю каждый день. Читаю его молитвы, которые он мне прислал…»

…Основой церкви, ее краеугольным камнем являются слова: «Сначала Бог, потом человек…» Простые слова, но вместе с тем неимоверно трудные в исполнении.
Отец Севастиан всю свою жизнь старается неуклонно им следовать. Другими словами, стоять в Истине. Известный 96-летний старец Румынского Патриархата,
осужденный за веру во время гонений на 40 лет тюремного заключения, из которых девять лет отсидел, архимандрит Арсений (Папачок) сказал об этом так:
«Защищая Истину, не знаешь, что произойдет, но Истину непременно, любым образом надо защищать. И не отступать. Бог дает благодать, но не малодушным, а героям!»

Елена.

http://www.eniseysk.ucoz.ru/news/osobyj … -01-27-439

P.S.

Отец Севастьян из мужского монастыря Енисейска Красноярского края  после  истории с ИНН уехал и сейчас находится в тайге,
в селе Маковка, 70 км от того же Енисейска,живет там в избушке на терр.Церкви, проехать туда на машине можно только зимой,
летом раз в две недели летает вертолет, тел. там нет, сот. связь не берет.
( он крайне негативно относился как к ИНН, так и к новым паспотам и распространял обличающую литературу об этом )
( об этом писали даже журналисты КП:  https://www.krsk.kp.ru/daily/23325/188626/   )

ещё об этом старце
http://russkiymir.ru/media/magazines/article/209009/
https://kras-yar.livejournal.com/88594.html

Под Москвой церковнослужитель погиб под поездом, спасая бездомного

http://rusvesna.su/news/1516896387

Первый пресс-секретарь православной службы помощи «Милосердие», певчий и алтарник храма Всемилостивого Спаса в Митино, 35-летний Георгий Великанов погиб под колёсами пригородного поезда на платформе «Красногорская» в Московской области, спасая упавшего на пути бездомного.
«Он умер, совершив подвиг! Он умер, исполнив заповедь Христа: „Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя“», — пишет друг погибшего на его странице в социальной сети.
Сообщается, что трагедия произошла 25 января. Мужчина успел вытащить бездомного на платформу, но сам был сбит электричкой.
Руководитель «Милосердия», председатель синодального отдела по благотворительности епископ Пантелеимон (Шатов) выразил соболезнования жене, родителям и всем близким Георгия.
Архиерей подчеркнул, что его бывший сотрудник погиб самой настоящей смертью праведника, отдав свою жизнь за ближнего:
«Погиб невероятно светлый человек, первый пресс-секретарь православной службы „Милосердие“ Георгий Великанов. Погиб смертью праведника, спасая бездомного на железнодорожной платформе. Георгий был глубоким, светлым, добрым человеком, который интересовался и вопросами богословия, и непосредственно участвовал в делах благотворительности и милосердия. Я знаю, что Георгий собирался стать священником.
Выражаю глубокие соболезнования супруге, родителям, всем близким и друзьям нашего дорогого Георгия. Молюсь об упокоении раба Божия Георгия. Царствие Небесное. Вечная память», — приводят слова епископа Пантелеимона авторы портала Miloserdie.ru.
Уточняется, что Георгий Великанов окончил богословский факультет Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Он был историком, автором статей по богословской тематике. Служил певчим и алтарником московского Храма Всемилостивого Спаса в Митино.
Георгий активно занимался помощью нуждающимся: в частности, в качестве добровольца помогал взрослым с инвалидностью в психоневрологическом интернате. В 2011-2012 годах Георгий работал в службе помощи «Милосердие».

«Вот нам было испытание в лагере, когда принуждали от Веры отречься: загнали всех верующих — и батюшек, и епископов, и мирских в холодную студеную воду. На Севере это было. Раздетые все. И так оставили на трескучем морозе, и стражу поставили с собаками. Стража менялась, а мы стояли и тихо молились. Господь помогал, я умственно совершал Иисусову молитву. Только её и Обрадование Богородице держал непрестанно в памяти, и мне внезапно стало даже огненно горячо.
Все старались поближе прижаться друг к другу, но где там! Понимали, знали, что скоро отойдём ко Господу. Кто-то совершал мысленно Псалтирь. Но устами не могли — дышать нечем, всё сковывала стужа лю-
тая.
Со временем, стали коченеть и тонуть в ледяной воде. Головки, как цветочки от мороза никнут-никнут... потом всхлипнут только, последние судороги пробегут по всему телу — и души отлетали прямо ко Престолу Божию — мученики все. Никто от Господа не отрёкся! Ангелы спускались и забирали их…
А мне Царица Небесная показалась и сказала: «Не оставляй молитву, она тебя сохранит и исцелит. Я просила Господа задержать тебя на земле, это нужно для крепости Божией Церкви. Благодать Моя и Сына Моего
пребудет с тобою вовеки». — Матерь Божия окутала меня таким Светом и огненным теплом, что я стоял под Её Покровом невредимый и остался один в живых"

Старец Николай Гурьянов

Лучше меня

20 ноя, 2014 в 12:55 Скворцов, Русь, Православие

Увидела в интернете фотографию: парень-ополченец сидит на корточках перед портретом совсем молодой женщины в военной шапке с кокардой. Портрет перетянут наискосок черной лентой. Парень сидит и растерянно смотрит, держа портрет обеими руками.
Я думала, любимая у ополченца погибла. Оказалось, мама. Ей было 43 года, звали Наталья. На вид она гораздо моложе.

Ушла в ополчение вместе с сыном. Погибла.

Я думаю о ней время от времени. Она по возрасту такая же, как я. Значит мы в одно время пошли в детсад, в одно время окончили школу. Она так же танцевала на дискотеках под “Мираж” в юности. А в последние годы, наверное, как и все мы, сидела в интернете, чатилась. И, может быть тоже любила красивые журналы, фильмы о любви, красила ногти, выщипывала брови...

Почему-то чаще всего приходит в голову картинка как она готовилась к встрече 2014 нового года.

Это же было совсем недавно... Наверное, надела лучшее платье. А до этого крошила салатики – вон какой сын большой мужик, надо хорошо кормить... Готовила, суетилась, может быть пела и танцевала... Звонила знакомым, желала им здоровья, счастья, долгих лет жизни... И ей желали.

Если бы кто-то сказал ей, что в этом новом году она умрет, она бы испугалась и заплакала: “А что, рак у меня найдут? Или авария?” А ей бы сказали: “Ты погибнешь, защищая Родину. На войне”.

Уму непостижимо. 31 декабря 2013 года никто не мог себе такого представить.

Но случилось. И она пошла воевать.

На этом месте я впадаю в задумчивость. Моя страна не воевала, просто была в плохом состоянии, под властью негодяев. И я сына в охапку – и за границу. И, между прочим, думала о том, что хоть он и маленький, а спасаю его от будущей армии. Армии не советской, правильной, а ельцинской – униженной, нищей, с дедовщиной, предательством генералитета во время чеченской войны. От такой спасала. И многие другие, эмигрируя, этим же руководствовались. Думали, выполняют родительский долг.

А она, Наталья, когда война – сына в охапку, и на фронт. Защищать Донецк и Луганск от фашистов. И в голову не пришло ей, видать, что можно просто уехать в Россию. Разместиться в лагере беженцев, получать помощь, и потом встречать в красивом платье новый, 2015-й год...

Богатыри – не мы. Вот о чем я думаю. С другой стороны, с нами тоже не все так просто. Это же не война была. Я думала, что в моем лице Родина ничего такого особенного не потеряла. Есть я, нету меня, она будет вечно. Отряд не заметит потери бойца. А ребенку в Канаде будет хорошо. И мама, наконец, поживет хорошо. (С тех пор, конечно, понятие “хорошо” я сто раз пересмотрела).

Молодая была, глупая... 28 лет. Теперь думаю иначе. Не потому, что вдруг узнала себе цену, а потому, что поняла – каждый человек Родине важен. Я была важна как журналист, как человек, который помогает людям словом, а когда и делом. Другие уехавшие тоже служили бы ей своими талантами...

Если бы кто-то сказал ей, что в этом новом году она умрет, она бы испугалась и заплакала: “А что, рак у меня найдут? Или авария?
[...]
Да не о том же речь, не о наших эмигрантских терзаниях...

Речь о том, что Наталья – лучше всех. Нас, которые тут, в дальнем зарубежье. И тех, кто бежал с Украины в Россию от войны, хотя они тоже хорошие люди и правильно сделали. Они дадут России миллионы таких же верных ей, как сами, детей и внуков. Демографию поправят. А то в Дагестане вовсю рожают, дай им Бог здоровья, а в центральной России – мало. Вот и прибудет в России славянской крови. Хорошо. Должно быть равновесие в природе.

Я просто думаю, что Наталья – святая. И сама на фронт, и сына. Ему, наверное, как моему, лет 20. Ну, самое большее, 25. Теперь воюет один, без мамы...

У наших тут айфоны, айподы, ноутбуки. А у него высоты. Которых отдавать нельзя.

Я хотела бы, чтобы после войны, когда наша непременно возьмет, им поставили памятник. 43-летней матери, похожей на девочку, и ее сыну (даже если он останется жив, прижизненно). Памятник мирным жителям, которые враз превратились в воинов.

Могли уехать. Не уехали.

Лучше меня.

Эвелина АЗАЕВА

https://t-34-111.livejournal.com/336020.html

Вначале хочу, чтобы вы все сами сделали выводы, без вмешательства извне. Кто по вашему мнению изображен на фото?
Напишу только одно фотографии сделаны 23 июля этого года, под вечер, во время пожара, в городке Рафина.

Фото побывало в руках приходского священника. Вначале он присматривался, на кого из служащих иеереев похож этот аскет.
Фото сделала женщина из погорельцев, которые спрятались от огня рядом с этой площадкой у церквушки святителя Николая. Огонь пошел дальше, а несколько человек пошли на площадку, посмотреть куда направился огонь. Было уже после 7-ми вечера. Одна из женщин увидела седящего монаха на лавочке. Сфотографировала два раза, расстояние между ними было метров 40-50, когда они подошли к лавке, там никого не было. Через 10-15 минут ветер остановился в том месте и прибыл первый корабль, забравший тех кто сидел на берегу Рафины.

Отец Илия Диаманти́дис Мироточивый
Мы продолжаем публиковать главы из книги «Подвижники-миряне». Ее автор – современный афонский старец, ближайший сподвижник хорошо известного в России Паисия Святогорца. Впервые «Подвижники-миряне» были опубликованы в 2008 году, вскоре книга стала не только греческим но и мировым бестселлером. Выдержала много переизданий в Греции и других европейских странах и даже были переведена на албанский и арабский языки. В 2011 году книга была опубликована Издательским Домом «Святая Гора».

Трапезунд в начале XX векаВ 1880 году в понтийской деревне Хурмикианто, отстоящей в восьми часах морского пути от города Трапезунд, родился Илия Димантидис[1].
Его родители Панагиот и Афина были бедными и боголюбивыми людьми, имевшими страх Божий. Детей у них было трое: Константин, Георгий и Илия. В 1888 году благочестивая Афина умерла. Панагиот женился во второй раз, взяв себе в жёны злую и жестокую женщину по имени Кантина. Мачеха жестоко мучила и издевалась над маленьким Илиёй. Впоследствии он по секрету рассказал о своих детских страданиях одной сироте, желая поддержать её и научить терпению.

Мачеха подвешивала Илию вверх ногами к дереву и молча наблюдала за ним, а малыш со слезами на глазах умолял его развязать. Раздевала и стегала пучком крапивы. Поджигала его одежду, так что мальчик в ужасе бежал её тушить. Весь день не кормила его, давая только немного чёрствого хлеба. В одиночку посылала малыша пасти большое стадо коров, угрожая издевательствами, в случае если животные разбредутся. Когда возвращавшийся поздно отец спрашивал сына, не голоден ли он, его злая мачеха не давала ему открыть рта. «Покормила, покормила», – отвечала она за него.

Илия ни разу не пожаловался на претерпеваемые мучения. Он исполнял библейское «наготы матери твоей не открывай» (Лев.18:7). За своё великое терпение и прощение маленький Илия с детства стяжал Божественную Благодать.

Позднее, когда умер его отец, уже состарившаяся мачеха боялась, что он отомстит ей за причинённые страдания. Но он успокоил её: «Не бойся, мама, я тебя не оставлю». Когда её парализовало, Илия был рядом и не позволял никому за ней ухаживать. Сам с великой любовью кормил, мыл и помогал ей. Вместо желчи и уксуса дал ей манну и воду. Потрясённая мачеха всё время повторяла: «Илия, я много зла тебе причинила, прости меня, чадо моё». Тот же незлобиво отвечал: «Не расстраивайся, мама, я тебя давно простил».

Из-за бедности Илия не смог пойти в школу и выучиться грамоте. До семнадцати лет он работал жестянщиком в селении Платана у своего двоюродного брата Петра Диамантидиса.

В 1897 году старший брат с мачехой хотели женить его на тридцатилетней богатой, но недобродетельной женщине, надеясь получить большое приданое. Ночью перед свадьбой Илия сбежал из дома через горы в селение Каракатзи. Он пришёл к одной небогатой девушке по имени Сотирия и сделал ей предложение. Получив благословение её родителей, молодые обвенчались.

Поначалу им пришлось очень трудно. Илия работал в пекарне Панагиота Хатзилиаса, который, видя честность и любочестие юноши, отдал ему её в аренду. Илия купил большой дом в селении Каракатзи, который сделал постоялым двором для бедняков и чужестранцев. Также он тайно помогал голодающим. Скрывая свои благодеяния, он платил деньги турчанкам, чтобы те ночью носили еду в дома нуждающихся. Он настоятельно требовал, чтобы они никому не говорили об этом.

Слева направо: отец Илия Диамантидис (стоит), приемная дочь Элпиника, супруга Сотириа, дочь Любовь (монахиня Мария), Костас Кириакидис с сестрой, дочерью и внучкойУ Илии и Сотирии родилось шесть дочек: Любовь (которая,после того как овдовела, приняла постриг с именем Мария и стала насельницей монастыря неподалёку от Сухуми), Василиса, Елена, Каллиопа, Афина и Ольга.
Илия был очень боголюбив. Он переживал, что не получил никакого образования. Однажды ему явился Ангел, который стал обучать его грамоте, церковному пению и иконописи. Эти уроки продолжались каждый вечер до тех пор, пока Илия не научился читать, писать, петь и писать иконы. По воскресным дням он пел в храме Воздвижения Креста Господня селения Тсита. У него был очень красивый голос и пел он с благоговением, как научил его Ангел. Илия очень любил молиться и вставал на молитву ещё на рассвете.

В 1918 году жизнь всех понтийских греков из-за жестокости турок стала невыносимой. Накануне Богоявления во время великого освящения воды турки с угрозами окружили церковь в селении Каракатзи. В тот же день много семей бежало в Россию. Среди них была и семья отца Илии. Сам он последовал за своими домашними спустя несколько дней и в одиночку пятнадцать дней шёл через снега.

Дочь отца Илии Любовь поселилась в окрестностях Батуми в деревне Махмутиа. Её муж Авраам был очень состоятельным человеком. Он купил для своего свёкра участок земли, где батюшка самостоятельно построил дом. На новом месте он продолжал работать пекарем и помогал беднякам. В свой дом он приглашал всех путников. Посылал дочь на перекрёсток дорог раздавать путешественникам письменные приглашения с адресом его жилища. Он плакал от радости, когда у него останавливались нищие и беженцы. Каждый день он принимал пять-десять человек. Вместе с детьми избавлял гостей от вшей, мыл им ноги и стирал одежду. Отводил в большую комнату, специально предназначенную для приёма гостей. Он обслуживал их за столом и не успокаивался, пока не накормит досыта: «Ешьте, пейте, не стесняйтесь». Сам он ел в последнюю очередь. Ещё одна комната была в доме для приёма больных.

Несколько лет в доме Илии жили два брата-монаха Пахомий и Иоанн. Опасаясь преследования безбожного режима, они были одеты как миряне и подвизались на скале близ Сухуми. Иоанн впоследствии подвизался в Причерноморье, а Пахомий окончил свой жизненный путь на Афоне.

Добродетельная супруга Илии помогала ему принимать в доме всех нуждающихся в приюте и пище. Ночью они посылали мешки с мукой, сыром, фруктами вдовам, сиротам, в тюрьмы и приюты.

Однажды ночью малышка по имени Авгула, которую супруги воспитывали у себя дома, увидела, как Сотирия тайком выходит из дома.

– Ты куда?

– Не шуми, я иду доить коров.

– В такое время?

– Я отнесу молоко в тюрьму.

Кроме этой девочки Илия и Сотирия воспитали и выдали замуж ещё одну сироту Елпинику.

Однажды ночью Илия увидел во сне святого Георгия, который просил построить рядом с домом храм в свою честь. Святой даже указал точное место для икон. Также он обещал свою помощь.

Однажды Илия вскапывал участок, и его кирка напоролась на что-то и застряла в земле. Продолжив копать, он обнаружил кладку стены древней церкви. Осторожно продолжил раскопки. Под землёй были стены древнего храма, на стене которого была прекрасно сохранившаяся фреска с изображением святого Георгия Победоносца.

Илия достроил церковь и сверху накрыл её соломой. Так что она стала походить на хозяйственную постройку и не вызывала подозрений у безбожных властей. Он сам написал иконы для храма и разместил их в том порядке, в каком указал это сделать святой Георгий. Его дочь Любовь (тайная монахиня) поддерживала порядок в церкви и следила за неугасимой лампадой у иконы Святого. Когда лампада вот-вот должна была потухнуть, женщина слышала характерный звук и сразу спешила добавить в неё масла или почистить фитилёк. Люди чувствовали присутствие святого Георгия. Когда он приходил, был слышен шум шагов, а на земле оставались отпечатки копыт его коня.

Илия строго подвизался, вдохновляя своим примером всех окружающих. Он просыпался в три часа ночи и молился до утра. Когда молился по чёткам, слёзы текли у него ручьями. Если просыпал начало молитвы, его будил сам святой Георгий: «Вставай, время пришло». Он, в свою очередь, поднимал на молитву всех домашних.

Старый БатумиИлия обратился к своему приходскому священнику и поведал об обретённой им древней церкви. Батюшка был уже очень стар, опасаясь безбожных властей, он не носил рясы. Он благословил Илию принять священнический сан, чтобы иметь возможность причащать и крестить христиан. Дав своё согласие, Илия был рукоположен во пресвитеры епископом Батумским. Ряса и облачение ему достались в наследство от дяди-священника, которого звали отец Георгий. Отец Илия стал служить в храме святого Георгия и в других заброшенных и тайных церквях.
Когда окрестные жители узнали, что у них теперь есть священник, они стали ходить в храм святого Георгия на ночные службы. Об этом узнали местные турки, которые сразу донесли властям. Начались облавы. Но батюшку о них всегда заранее предупреждали добрые люди. Прихожане разбредались по участку и делали вид, что собирают дрова или выполняют ещё какие-то работы. Отец Илия всегда стойко исповедовал свою веру, а про собравшихся людей говорил, что они работают на его участке. Во время каждой облавы священника арестовывали, сажали в тюрьму, допрашивали, били и морили голодом. Он претерпевал много мучений. Когда отец Илия выходил из тюрьмы с ещё незалеченными от побоев ранами, он спешил тайно совершить службу и причащал верующих на ночной Божественной литургии.

Батюшка был очень умерен в еде. Обычно он ел немножко варёного риса, несколько орехов или варёных овощей. В конце жизни пил только чай с сухарём. Очень строго постился в дни многодневных постов. Батюшка был очень худым и страдал желудочными кровотечениями. С детства приучал к посту и своих детей.

Днём отец Илия работал на своём участке. Выращивал овощи и травы.

В храме у батюшки пребывала святыня – правая рука святого Иоанна Триандафиллидиса. Кроме того, игуменья из одного монастыря близ города Сухуми подарила ему нетленные частицы мощей (сердце и пальчик) девочки по имени Мария. Она была родом из понтийского селения Санта. Её родители были очень богатыми, но крайне сребролюбивыми и немилосердными. Когда умерла её мама, появившаяся в доме мачеха невзлюбила девочку и издевалась над ней. По ночам девочка тайно помогала беднякам и роженицам, раздавая деньги и еду. Мария умерла в возрасте двенадцати лет, её сердце и правая рука оказались нетленными и источали миро. Люди видели, как по ночам над могилой девочки появляется удивительный свет. Когда обрели её нетленные останки, гроб девочки оказался наполнен благоуханным миром.

Святой Георгий исполнил своё обещание и дал отцу Илии дар исцелять больных. Батюшка читал им Евангелие, благословлял крестом и давал приложиться к мощам святого Иоанна Нового Милостивого и отроковицы Марии.

Мальчик-сирота по имени Константин из Крыма страдал эпилепсией. Он получил исцеление по молитвам отца Илии.

Однажды святой Георгий показал батюшке растущий на горе цветок, похожий на маргаритку. Он был двухцветным: жёлтым и белым. Святой велел сварить лепестки разного цвета отдельно друг от друга: белые лепестки давать бесплодным мужчинам, а отвар из жёлтых – бесплодным женщинам. Опасаясь, что это бесовский соблазн, чтобы отравить людей, батюшка сначала выпил отвары сам. Убедившись, что они безвредны, он стал давать их бесплодным, которые после этого смогли родить детей. Их крестил отец Илия.

Вспоминает наша современница, внучка отца Илии Мария: «Однажды мы работали в огороде. Вдруг со стороны дороги раздался шум и лай собак. Сквозь лес нам ничего не было видно. “Что-то там происходит?” – удивился отец Илия. Он попросил нас спрятаться дома, а сам остался на улице. Скоро показались два всадника, с раздражением спрашивавших: “Кто это на белой лошади мешал нам сюда проехать? Где он? Мы убьём его”. Дедушка пригласил их в дом и принёс угощение. Потом спросил, смогут ли они узнать этого всадника, если вновь увидят его. Они ответили утвердительно. Батюшка принёс им икону святого Георгия, на которой гости узнали того, кто встретился им на дороге. Потрясённые, они уверовали в Бога и приняли Святое крещение».

Один турок по имени Хусейн жил в доме своей дочери в селении Махмутиа. По соседству жил начальник милиции, жена которого была психически больна. Чтобы не причинить никому вреда, она была связана цепями. Хусейн рассказал соседу о греке, который сможет помочь его несчастной жене. Отец Илия велел привести больную в дом дочери Хусейна. Двенадцать дней он молился за неё, пока, наконец, она вновь не обрела рассудок. С тех пор власти больше не беспокоили священника. Начальник милиции тайно стал христианином, и отец Илия крестил всю его семью.

Три турка, проживавших в России, задумали похитить отца Илию и закрыть церковь святого Георгия. Ночью они сели на коней и отправились в путь, чтобы исполнить задуманное. Когда дорогу им преградил всадник на белом коне, кони злоумышленников в ужасе повернули вспять. Сам святой Георгий не дал им совершить задуманное злодейство. Раскаявшись, они рассказали обо всём отцу Илии и получили у него прощение.

СухумиО батюшкином даре стало известно повсюду. Издалека в надежде обрести здравие приезжали армяне, русские, грузины и даже турки. Отец Илия всегда заранее знал, кто из них сможет получить просимое. Над теми, кто не имел достаточной веры, он молитвы не читал, а отсылал их восвояси.
Сын одного офицера тяжело заболел. Врачи в Ленинграде и Москве сказали, что болезнь неизлечима. Услышав о батюшке Илии, отец привёз к нему сына. «Поезжай домой и не волнуйся, твой ребёнок останется здесь на три недели. Если хочешь, можешь его навещать», – сказал отец Илия. Каждый раз, приезжая навестить сына, офицер видел, что ему всё лучше и лучше, пока, наконец, он не стал совершенно здоров.

У отца Илии был дар прозорливости, он в точности предсказывал события в будущем. Однажды он сказал сироте по имени Авги, которая воспитывалась у него в семье: «Доченька, ты не свернёшь с дороги, по которой сейчас идёшь. Ты попадёшь на Небо невестой Христовой. Я узнал об этом у святого Николая. Ты замуж не выйдешь». Многие потом звали девушку замуж, но предсказание отца Илии в точности сбылось.

Батюшка знал и часто открывал мысли других людей. Однажды несколько человек собралось эмигрировать из Причерноморья в Россию, и батюшка знал об этом заранее. Однажды его собрались посетить три грека из селения Ахалсени. По дороге они заблудились и заночевали под открытым небом. Отец Илия заранее сказал, что к нему приедут три путника, и по их прибытии спросил: «Благословенные братья, как же вы умудрились заблудиться?»

Иногда батюшка говорил: «Сегодня приедут люди такие-то, они веруют и обретут исцеление», – или: «Тот, кто приедет сегодня, – маловер и поэтому не исцелится». И действительно, всё именно так и происходило. Были случаи, когда батюшка знал, что некто, кто к нему ехал, сбивался с дороги и терялся в лесу. Тогда он в точности указывал место, где потерялся путешественник, и посылал за ним своего знакомого. Однажды отец Илия сказал: «Сюда едет человек по имени Пётр, у него такая-то болезнь, он получит от неё исцеление. В пять часов утра он будет здесь». В точности так всё и произошло.

Батюшка часто говорил: «Придёт время, когда мужчины станут подобны женщинам, а женщины – мужчинам. Мир тогда постигнет великое проклятие. Будет война в Константинополе, и русские будут побеждать, дойдут до реки Евфрат. Откроется Святая София и там совершится служба. Шестипалый царь будет тогда». И прибавлял: «Проснись, Россия, и собери своё оружие», – то есть: приди к вере, принеси покаяние и отбрось безбожие.

Батюшка часто видел святого Георгия, который однажды сказал ему: «Придут турки сжечь церковь и убить вас». Но семья поначалу отцу Илии не поверила. Надо сказать, что турки завидовали участку батюшки и хотели забрать его себе. Ночью под предводительством Ахмеда Китиака турецкий отряд подошёл к дому священника. Постучав в дверь, они попросили открыть, сделав вид, что заблудились и хотят узнать дорогу. Услышав отказ, они убили собаку батюшки и открыли стрельбу. Пули летали повсюду, но в дом не попала ни одна из них. В окно Каллиопа видела защищавшего их святого Георгия. Раскинув руки, он стоял перед входом в дом. Турки подожгли церковь и дом, но последний всё-таки спасти удалось. Отец Илия стал молиться перед домашним иконостасом. Во время молитвы Господь по его просьбе назвал ему имена всех поджигателей.

Но людская зависть не оставила батюшку в покое. Один родственник написал на батюшку донос, обвинив его в том, что он прячет много золота. Он утверждал, что батюшка берёт за свои исцеления с людей деньги, хотя тот ни разу не взял ни у кого ни копейки. Дом батюшки был перевёрнут вверх дном, из него забрали всё, что можно было унести, а самого батюшку с женой Сотирией бросили в тюрьму. Отца Илию жестоко мучили, так как знали, что он верует во Христа. Его морили голодом и поместили в тесную яму, так что он не имел возможности сесть и даже повернуться. Сверху на него мочились и испражнялись.

Когда о случившемся узнал начальник милиции, жену которого исцелил батюшка, он через месяц смог добиться освобождения матушки Сотирии, а через три – и самого батюшки (шёл 1938 год). Он дал им одежду, деньги и продукты. Но отец Илия был уже неизлечимо болен от мучений, которые ему пришлось претерпеть. Он мочился кровью, испытывая при этом невыносимые боли.

Но батюшка продолжил своё служение. Службы совершались тайно по ночам с большими предосторожностями. На них приходило двадцать-тридцать верующих. Отец Илия служил на греческом языке, с большим благоговением и умилением. Таинство крещения также совершалось по ночам в доме одного добродетельного турка. Однажды ночью он крестил тридцать семь человек, восприемницей которых стала его жена Сотирия, и ещё девяносто девять, восприемницей которых была его дочь Любовь (монахиня Мария).

Батюшка часто совершал крестные ходы, так как ожидал, что грядёт какое-то бедствие. Он говорил: «От сухих дров огонь перекидывается и на мокрые. От грешников могут сгореть и праведники», – и: «Без добрых дел вера мертва».

Однажды вечером, в сгущавшихся сумерках внук отца Илии Георгий Кириакидис увидел странный свет, который поднимался из леса вверх по склону горы и приближался к дому священника. Свет становился всё ярче, казалось, всё вокруг объято огнём. Мальчик испугался и стал плакать. «Что с тобой?» – спросил отец Илия внука. Когда малыш рассказал ему о свете, батюшка улыбнулся и сказал: «Не бойся, сынок. Это святой Георгий. В это время он всегда приходит в храм».

Последняя прижизненная фотография отца Илии. В руках батюшка держит икону святого Георгия. 1946 годВ последний год своей жизни отец Илия уже не мог ходить. Он очень страдал от желудочных кровотечений, рака простаты, гематурии. В церковь его относили на руках. Весь день он был словно мёртвый, но когда подходило время служить, его немощное тело словно осеняла Божественная сила. Три часа он читал Полунощницу и Утреню, затем служил Литургию и причащал людей, приходивших на службу издалека через горы и снега.
В пятницу 6 декабря 1939 года накануне праздника Святителя Николая батюшка не смог встать в 3 часа (как у него это было заведено). Святой Николай очень любил отца Илию, часто ему являлся и беседовал с ним. Вот и в этот день Святой разбудил батюшку ласковым прикосновением, он светился от радости и весь был окутан неземным светом.

В этом же году дети отца Илии переехали в Грецию. Батюшка стал подвизаться ещё строже, готовясь к исходу из этого временного мира.

В последние дни своей жизни он уже не вставал с постели. Отказывался от еды, питаясь только молитвой. Он мирно скончался в июле 1946 года. В этот миг с небес сошёл свет, а комната батюшки наполнилась неземным благоуханием. Его правая рука стала похожа на восковую, свидетельствуя о том, сколько он тайно помогал нуждающимся. По желанию отца Илии похоронен он был рядом с храмом святого Георгия. Справа от него позднее были похоронены его супруга Сотирия (умерла в 1963 году в возрасте 83 лет), а слева – дочь Любовь (в монашестве Мария).

Каждый день ровно в полночь над местом захоронения батюшки появлялся свет и истекало миро. Те, кто им помазывался, исцелялись от любых заболеваний. Постепенно это стало известно повсюду. На могилу батюшки приходило столько людей, что паломничество уже нельзя было сохранить в секрете.

Начальник милиции оказался в непростом положении. С одной стороны, он хотел защитить церковь, с другой – большое скопление верующих у могилы отца Илии создавало определённые проблемы. Ситуация выходила из-под контроля, и он решил провести раскопки на месте погребения. Когда подняли могильную плиту, из гробницы воссиял яркий свет. Мощи священника были нетленными и источали благоухание. Они вновь были преданы земле, а народу было запрещено им поклоняться. Позднее, когда гонения смягчились, верующие вновь стали ходить на могилку батюшки. В Батуми его провозгласили местночтимым Святым и поместили его икону в церкви.

В 1962 грузинские епископы вновь открыли гробницу отца Илии, но мощей там не было. Они были похищены. На месте захоронения батюшки забил чудотворный источник святой воды, от которого многие получили исцеление.

Сегодня в храме великомученика Георгия служит правнук отца Илии – Авраам Параскевопулос.

Молитвами святого Илии Мироточивого, Господи Иисусе Христе, помилуй нас! Аминь.
[1] Данные, составившие основу этого краткого биографического очерка, были получены от его дочери Каллиопы и внучек Марии и Ольги. Поблагодарить следует Панаги!ота Климент!идиса и правнука отца Илии – Михаила Пилитц!идиса, старательно записавших эти рассказы. Старец Паисий Святогорец читал публикуемые заметки и сделал по тексту свои замечания. Старец подчеркнул, что отец Илия с детства получил Благодать Божию за то, что кротко претерпевал мучения своей мачехи. – Прим. авт. http://www.agionoros.ru/docs/322.html

"Сей­час на­ши ду­ши долж­ны от­крыть­ся для по­дви­га и жертв. Не уны­вай­те. Хри­стос ведь с на­ми».

священномученик Фаддей (Успенский), архиепископ Тверскойтекст
Дни памяти:
4 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской
26 октября – Обре́тение мощей
31 декабря

Ар­хи­епи­скоп Фад­дей (в ми­ру Иван Ва­си­лье­вич Успен­ский) ро­дил­ся 12 но­яб­ря 1872 го­да в се­ле Нарук­со­во Лу­ко­ян­ско­го уез­да Ни­же­го­род­ской гу­бер­нии в се­мье свя­щен­ни­ка Ва­си­лия и же­ны его Ли­дии, у ко­то­рых бы­ло семь сы­но­вей и две до­че­ри. Дед бу­ду­ще­го вла­ды­ки то­же был свя­щен­ни­ком, и до­маш­ние по­чи­та­ли его как су­гу­бо­го мо­лит­вен­ни­ка, как че­ло­ве­ка, имев­ше­го глу­бо­кую ве­ру и лю­бя­щее, крот­кое и снис­хо­ди­тель­ное серд­це. Из всех вну­ков де­душ­ка боль­ше дру­гих лю­бил Ива­на, ко­то­ро­го на­зы­вал ар­хи­ере­ем.

По­сле окон­ча­ния Ни­же­го­род­ской Ду­хов­ной Се­ми­на­рии Иван Успен­ский по­сту­пил в Мос­ков­скую Ду­хов­ную Ака­де­мию. В то вре­мя рек­то­ром ака­де­мии был ар­хи­манд­рит Ан­то­ний (Хра­по­виц­кий), с ко­то­рым Иван сбли­зил­ся и впо­след­ствии по­дру­жил­ся. Ар­хи­манд­рит Ан­то­ний воз­дей­ство­вал на сту­ден­тов ака­де­мии не столь­ко стро­го­стью, сколь­ко лич­ным при­ме­ром. Он яв­лял в се­бе об­ра­зец уче­но­го мо­на­ха и хри­сти­ан­ско­го пас­ты­ря. Мно­гие сту­ден­ты тя­ну­лись к нему как к от­цу, ко­то­рый мог раз­ре­шить во­про­сы не толь­ко ду­хов­ные, но и ма­те­ри­аль­ные: к нему без стес­не­ния об­ра­ща­лись и за ма­те­ри­аль­ной по­мо­щью ([1], с. 196).

Есть лю­ди, от дет­ства и юно­сти пред­устав­лен­ные Бо­гом к осо­бо­го ро­да слу­же­нию, ко­то­рых бла­го­дать Бо­жия хра­нит и уго­тов­ля­ет к это­му слу­же­нию. Та­ким был и Ар­хи­епи­скоп Фад­дей. От юно­сти его ду­ша стре­ми­лась к Бо­гу, упор­но со­про­тив­ля­ясь стра­стям. От тех лет со­хра­ни­лись его днев­ни­ки, ко­то­рые он вел еже­днев­но, и в них, как в зер­ка­ле, от­ра­зи­лась борь­ба ду­ши за кра­со­ту нетлен­ную, веч­ную. Неж­ная ду­ша его, со­хра­нив­шая дет­скость и про­сто­ту, стре­ми­лась лишь к люб­ви к Бо­гу и без­упреч­но­му ис­пол­не­нию Его за­по­ве­дей. Юно­ша зор­ко сле­дил за мо­мен­та­ми ослаб­ле­ния этой люб­ви, скор­бя об охла­жде­нии и ду­шев­ной рас­слаб­лен­но­сти, и вновь и вновь об­ра­щал­ся за по­мо­щью к Бо­гу. Днев­ник вел­ся еже­днев­но, и еже­днев­но в нем под­во­дил­ся итог как внеш­ним де­лам, так и внут­рен­не­му, ду­хов­но­му со­сто­я­нию. Через несколь­ко лет, та­ким об­ра­зом, ста­ло воз­мож­ным срав­ни­вать каж­дый те­ку­щий день с тем, как он был про­ве­ден год на­зад или ра­нее.

Во вре­мя уче­бы в Мос­ков­ской Ду­хов­ной Ака­де­мии Иван, по бла­го­сло­ве­нию рек­то­ра, стал об­ра­щать­ся за ду­хов­ны­ми со­ве­та­ми к иеро­мо­на­ху Гер­ма­ну, из­вест­но­му стар­цу, под­ви­зав­ше­му­ся в Геф­си­ман­ском ски­ту при Тро­и­це-Сер­ги­е­вой Лав­ре. Отец Гер­ман был вы­со­кий, бла­го­об­раз­но­го ви­да ста­рец, с бе­лым, ред­ко улы­ба­ю­щим­ся ли­цом.

Вес­ной, по окон­ча­нии 4 кур­са Мос­ков­ской Ду­хов­ной Ака­де­мии, Иван ез­дил на ка­ни­ку­лы до­мой, в Ниж­ний Нов­го­род. Пе­ред отъ­ез­дом, по за­ве­ден­но­му обы­чаю, он за­шел к от­цу рек­то­ру. По­сле крат­кой бе­се­ды, про­ща­ясь, отец рек­тор по­смот­рел на его ху­до­бу и шут­ли­во ска­зал: — А вы по­прав­ляй­тесь, бу­де­те ар­хи­манд­ри­том или епи­ско­пом.

До­ма Иван пе­ре­го­во­рил с от­цом от­но­си­тель­но вы­бо­ра пу­ти: не стать ли ему свя­щен­ни­ком? Го­во­ри­ли о труд­но­стях и осо­бен­но­стях свя­щен­ни­че­ско­го слу­же­ния. В част­но­сти, Иван спро­сил от­ца, есть ли в Ни­же­го­род­ской епар­хии неже­на­тые свя­щен­ни­ки. Вы­яс­ни­лось, что нет ни од­но­го. Иван ска­зал, что ему все го­во­рят о мо­на­ше­стве.

— Ну что ж, — от­ве­тил отец. — мо­на­ше­ство де­ло хо­ро­шее, но его нуж­но при­ни­мать об­ду­ман­но, зная, что при­ни­ма­ешь его доб­ро­воль­но и на­все­гда.

— Но в мо­на­ше­стве че­ло­век от­де­ля­ет­ся от лю­дей, так как мо­нах за­крыт в сте­нах мо­на­сты­ря.

— Нет, он не от­де­лен от лю­дей, толь­ко он слу­жит лю­дям осо­бен­ным об­ра­зом.

Про­ща­ние с до­маш­ни­ми пе­ред отъ­ез­дом бы­ло, как все­гда, тро­га­тель­ным. В этот день он ска­зал ма­те­ри, что при каж­дом про­ща­нии он остав­ля­ет, ка­жет­ся, бо­лее, чем преж­де. За обе­дом го­во­рил с от­цом и ма­те­рью, с бра­том Алек­сан­дром о зна­че­нии внеш­них по­дви­гов, осо­бен­но свя­зан­ных с остав­ле­ни­ем се­мьи; для неко­то­рых внеш­ние по­дви­ги есть един­ствен­ный путь к устро­е­нию ду­хов­ной жиз­ни... Спа­си­тель ино­гда тре­бо­вал, чтобы же­ла­ю­щие сле­до­вать за Ним немед­лен­но остав­ля­ли дом.

В тот же день по­сле чая и крат­кой мо­лит­вы Иван по­бла­го­да­рил всех, по­про­щал­ся и вы­ехал в Моск­ву. Мо­лит­вен­ное вос­по­ми­на­ние со­еди­ни­лось со скорб­ным чув­ством раз­лу­ки с лю­би­мы­ми до­маш­ни­ми, ко­то­рая со вре­ме­нем долж­на бы­ла стать окон­ча­тель­ной. В ака­де­мии его жда­ли уче­ные за­ня­тия, но глав­ное — тот же по­двиг, та же мо­лит­ва, неусып­ная ра­бо­та над сво­ей ду­шой ([1], с. 199-200).

Обя­за­тель­ные про­по­ве­ди в ака­де­мии Иван со­став­лял по­дол­гу, ста­рал­ся быть в из­ло­же­нии мыс­лей точ­ным, из­бе­гать без­жиз­нен­но­сти и в то же вре­мя внеш­не­го крас­но­ре­чия. При при­род­ном стрем­ле­нии его к прав­де про­по­ве­ди по­лу­ча­лись ис­крен­ни­ми, несу­щи­ми от­пе­ча­ток лич­но­го опы­та. Их с ин­те­ре­сом слу­ша­ли, от­ме­чая, что в них ощу­ща­ет­ся мо­на­ше­ский, ас­ке­ти­че­ский дух.

18 ян­ва­ря 1895 го­да Тро­и­це-Сер­ги­е­ву Лав­ру по­се­тил про­то­и­е­рей Иоанн Крон­штадт­ский. Иван впер­вые уви­дел его и, по обык­но­ве­нию, быв­ше­му за служ­ба­ми от­ца Иоан­на, при­ча­щал­ся Свя­тых Та­ин со мно­ги­ми сту­ден­та­ми ака­де­мии. Он пи­сал в днев­ни­ке:

«За бла­годар­ствен­ною мо­лит­вою ви­деть при­шлось вы­ра­же­ние ли­ца, ко­то­рое со сму­ще­ни­ем толь­ко вме­стил сла­бый ум ...это бы­ло ли­цо ан­ге­ла! Здесь од­но небес­ное жи­тие и нет ни­че­го зем­но­го. Уми­лен­ное сла­во­сло­вие и бла­го­да­ре­ние о неиз­ре­чен­ном да­ре, зна­че­ние ко­то­ро­го он так яс­но по­ни­мал и ви­дел... За обед­ней о сне ре­чи не бы­ло и от про­че­го был хра­ним в мо­лит­ве с о. Иоан­ном, ко­то­ро­го об­раз не вы­хо­дил из ума ... со­зна­вая о недо­сто­ин­стве при­ча­ще­ния, ко­то­рое вос­пол­нить мог­ла толь­ко мо­лит­ва о. Иоан­на...» ([1], с. 200). В 1896 го­ду Иван окон­чил Мос­ков­скую Ду­хов­ную Ака­де­мию.

В ав­гу­сте 1897 го­да рек­то­ром ака­де­мии ар­хи­манд­ри­том Лав­рен­ти­ем Иван был по­стри­жен в мо­на­ше­ство с на­ре­че­ни­ем ему име­ни Фад­дей и ру­ко­по­ло­жен в сан иеро­ди­а­ко­на епи­ско­пом То­боль­ским и Си­бир­ским Ага­фан­ге­лом в Свя­то-Тро­иц­кой Сер­ги­е­вой Лав­ре.

21 сен­тяб­ря прео­свя­щен­ным Несто­ром, епи­ско­пом Дмит­рев­ским, иеро­ди­а­кон Фад­дей ру­ко­по­ло­жен в иеро­мо­на­ха и на­зна­чен пре­по­да­ва­те­лем Смо­лен­ской Ду­хов­ной Се­ми­на­рии. В 1890 го­ду иеро­мо­нах Фад­дей был пе­ре­ве­ден в Уфим­скую Ду­хов­ную Се­ми­на­рию. Здесь за дис­сер­та­цию «Един­ство кни­ги про­ро­ка Ис­а­ии» он по­лу­чил сте­пень ма­ги­стра бо­го­сло­вия. В 1902 го­ду он был на­зна­чен ин­спек­то­ром, а за­тем — рек­то­ром той же се­ми­на­рии с воз­ве­де­ни­ем в сан ар­хи­манд­ри­та, а через год — рек­то­ром Оло­нец­кой Ду­хов­ной Се­ми­на­рии.

В 1902 го­ду им бы­ла на­пи­са­на кни­га «За­пис­ки по ди­дак­ти­ке», ко­то­рая ста­ла ос­но­вой ду­хов­ной пе­да­го­ги­ки. В 1908 го­ду ар­хи­манд­рит Фад­дей на­пи­сал боль­шое ис­сле­до­ва­ние под за­гла­ви­ем «Иего­ва», за ко­то­рое ему бы­ла при­суж­де­на сте­пень док­то­ра бо­го­сло­вия ([1], с. 201).

21 де­каб­ря 1908 го­да ар­хи­манд­рит Фад­дей был хи­ро­то­ни­сан во епи­ско­па Вла­ди­ми­ро-Вол­ны­ско­го, ви­ка­рия Во­лын­ской епар­хии. Став епи­ско­пом, он не из­ме­нил взя­то­му на се­бя по­дви­гу, су­ро­во по­стил­ся и мно­го мо­лил­ся, всю свою жизнь вве­рив Бо­гу. Па­со­мые сра­зу по­чув­ство­ва­ли в нем че­ло­ве­ка свя­той жиз­ни, об­ра­зец кро­то­сти, сми­ре­ния и чи­сто­ты. Жил он сна­ча­ла во Вла­ди­ми­ре Во­лын­ском, а за­тем в Жи­то­ми­ре, при ка­фед­раль­ном со­бо­ре.

В фев­ра­ле 1917 го­да епи­скоп Фад­дей по­лу­чил вре­мен­ное на­зна­че­ние во Вла­ди­кав­каз в по­мощь епи­ско­пу Ан­то­ни­ну (Гра­нов­ско­му), ко­то­рый в это вре­мя тя­же­ло за­бо­лел бе­ло­кро­ви­ем и не мог управ­лять епар­хи­ей. По­лу­чив на­зна­че­ние, епи­скоп Фад­дей в кон­це фев­ра­ля от­пра­вил­ся в путь. На­чи­на­лась граж­дан­ская сму­та. Же­лез­но­до­рож­ни­ки ба­сто­ва­ли, сол­да­ты оста­нав­ли­ва­ли и за­хва­ты­ва­ли по­ез­да. С боль­шим тру­дом епи­скоп Фад­дей до­брал­ся до Вла­ди­кав­ка­за. При­е­хав в го­род, оп пря­мо с вок­за­ла от­пра­вил­ся в со­бор и от­слу­жил ли­тур­гию.

Епи­скоп Фад­дей неустан­но учил паст­ву оправ­ды­вать жиз­нью хри­сти­ан­ское зва­ние и спа­сать­ся через пра­во­слав­ную ве­ру. Это бы­ло чрез­вы­чай­но важ­но для на­се­ле­ния рос­сий­ской окра­и­ны.

В 1917 го­ду Во­лынь ок­ку­пи­ро­ва­ли по­оче­ред­но то нем­цы, то по­ля­ки, то пет­лю­ров­цы. В 1919 го­ду ар­хи­епи­скоп Ев­ло­гий (Ге­ор­ги­ев­ский), управ­ля­ю­щий Во­лын­ской епар­хи­ей, был вне епар­хии, и епи­скоп Фад­дей стал пра­вя­щим ар­хи­ере­ем этой епар­хии, вверг­ну­той то­гда во все ужа­сы ок­ку­па­ции, меж­до­усо­би­цы и раз­ру­ше­ния. В это труд­ное вре­мя он ду­хов­но окорм­лял и под­дер­жи­вал свою мно­го­ты­сяч­ную паст­ву. Для на­се­ле­ния го­ро­да его пре­бы­ва­ние на ар­хи­ерей­ской ка­фед­ре в столь тя­же­лое вре­мя бы­ло боль­шим уте­ше­ни­ем. В его ли­це жи­те­ли по­лу­чи­ли бес­страш­но­го за­щит­ни­ка всех, ко­го неспра­вед­ли­во пре­сле­до­ва­ли в то вре­мя вла­сти. Са­мо­му епи­ско­пу при­шлось пре­тер­петь то­гда мно­го скор­бей, осо­бен­но при вла­сти пет­лю­ров­цев: они тре­бо­ва­ли от него, чтобы он вел всю слу­жеб­ную пе­ре­пис­ку с ни­ми на укра­ин­ском язы­ке, от че­го епи­скоп ка­те­го­ри­че­ски от­ка­зал­ся, несмот­ря на угро­зы быть из­гнан­ным за пре­де­лы Укра­и­ны.

Вла­ды­ка Фад­дей был аре­сто­ван. Сра­зу же по­сле его аре­ста пра­во­слав­ные жи­те­ли го­ро­да Жи­то­ми­ра на­пи­са­ли за­яв­ле­ние в Во­лын­скую ЧК с прось­бой от­пу­стить вла­ды­ку. Они пи­са­ли:

«Епи­скоп Фад­дей мно­го лет из­ве­стен в го­ро­де Жи­то­ми­ре, где нет хра­ма, в ко­то­ром бы он не бо­го­слу­жил и не про­по­ве­до­вал. Нам из­вест­на и его лич­ная жизнь как мо­лит­вен­ни­ка и пас­ты­ря. Ни­ко­гда епи­скоп Фад­дей не вме­ши­вал­ся в по­ли­ти­ку, ни­че­го не пред­при­ни­мал про­тив со­вет­ской вла­сти, ни к че­му про­ти­во­за­кон­но­му ни­ко­го и ни­ко­гда не при­зы­вал.

Арест епи­ско­па Фад­дея весь­ма тре­во­жит все пра­во­слав­ное на­се­ле­ние го­ро­да и его окрест­но­стей, ка­ко­вое вол­ну­ет­ся тем, что ли­ше­но воз­мож­но­сти мо­лить­ся со сво­им лю­би­мым ар­хи­пас­ты­рем и поль­зо­вать­ся его ду­хов­ным ру­ко­вод­ством.

Все мы ру­ча­ем­ся в том, что епи­скоп Фад­дей сто­ит вне по­ли­ти­ки, и про­сим осво­бо­дить его из за­клю­че­ния под ва­шу от­вет­ствен­ность».

Пра­во­слав­ны­ми бы­ла из­бра­на де­ле­га­ция из ше­сти че­ло­век, ко­то­рой бы­ло по­ру­че­но объ­яс­нять­ся с вла­стя­ми [4]. Но вла­сти не от­пу­сти­ли епи­ско­па, но пе­ре­ве­ли его в Харь­ков­скую тюрь­му.

Со­про­вож­дав­ший вла­ды­ку на­чаль­ник сек­рет­но­го от­де­ла Во­лын­ской ЧК Ша­ров, по­ни­мая, на­сколь­ко неубе­ди­тель­ны об­ви­не­ния про­тив епи­ско­па, 19 фев­ра­ля 1922 го­да по­дал свое осо­бое мне­ние: «Епи­скоп Фад­дей, как выс­шее ду­хов­ное ли­цо в Во­лы­ни... дей­ство­вав­ший, без­услов­но, во вред со­вет­ской вла­сти, ни в ко­ем слу­чае не мо­жет быть воз­вра­щен на Во­лынь. Со сво­ей сто­ро­ны счи­тал бы его по­ли­ти­че­ски небла­го­на­деж­ным; как на­хо­дя­ще­го­ся на Во­лы­ни бо­лее пят­на­дца­ти лет и поль­зу­ю­ще­го­ся боль­шим ав­то­ри­те­том сре­ди мест­но­го на­се­ле­ния вы­слать из пре­де­лов Укра­и­ны в рас­по­ря­же­ние выс­ше­го ду­хо­вен­ства РСФСР под неглас­ное на­блю­де­ние мест­ных ор­га­нов ЧК» [3].

25 фев­ра­ля ВУЧК, рас­смот­рев де­ло епи­ско­па Фад­дея, по­ста­но­ви­ла: Граж­да­ни­на Успен­ско­го И. В. «вы­слать в адми­ни­стра­тив­ном по­ряд­ке с пра­вом жи­тель­ства толь­ко в од­ной из цен­траль­ных се­вер­ных гу­бер­ний РСФСР и За­пад­ной Си­би­ри со взя­ти­ем под­пис­ки о ре­ги­стра­ции в ор­га­нах ЧК» ([5], л. 10).

9 мар­та 1922 го­да епи­скоп Фад­дей был осво­бож­ден из Харь­ков­ской тюрь­мы и на сле­ду­ю­щий день вы­ехал в Моск­ву. По при­бы­тии в Моск­ву он сра­зу по­шел к Пат­ри­ар­ху Ти­хо­ну. Рас­ска­зав об об­сто­я­тель­ствах сво­е­го «де­ла» и о том, что его вы­сла­ли из Укра­и­ны и вряд ли до­пу­стят об­рат­но, он про­сил Пат­ри­ар­ха опре­де­лить его на ка­фед­ру в один из волж­ских го­ро­дов, по­сколь­ку сам он ро­дил­ся в Ниж­нем Нов­го­ро­де. На­хо­дясь в Москве, Ар­хи­епи­скоп Фад­дей при­ни­мал де­я­тель­ное уча­стие в ра­бо­те Свя­щен­но­го Си­но­да при Пат­ри­ар­хии. Слу­жил вла­ды­ка боль­шей ча­стью на Ва­ла­ам­ском по­дво­рье. Он ча­сто про­по­ве­до­вал, при­чем к про­по­ве­дям го­то­вил­ся с ве­ли­ким тща­ни­ем, ста­ра­ясь, чтобы каж­дое сло­во бы­ло про­из­не­се­но от серд­ца, ос­но­ва­но на опы­те, бы­ло рас­тво­ре­но бла­го­да­тью, внешне не име­ло лиш­не­го, но бы­ло точ­но, об­раз­но и до­ход­чи­во.

В мар­те ме­ся­це 1922 г. боль­ше­ви­ки при­сту­пи­ли к изъ­я­тию цер­ков­ных цен­но­стей. На­ча­лось но­вое го­не­ние на Пра­во­слав­ную Цер­ковь. Пат­ри­арх Ти­хон пе­ре­ехал из Тро­иц­ко­го по­дво­рья в Дон­ской мо­на­стырь, где вско­ре он был аре­сто­ван. Управ­ле­ние Пра­во­слав­ной Цер­ко­вью Пат­ри­арх пе­ре­дал мит­ро­по­ли­ту Ага­фан­ге­лу (Пре­об­ра­жен­ско­му). Ли­шен­ный вла­стя­ми воз­мож­но­сти пе­ре­ехать для управ­ле­ния Цер­ко­вью в Моск­ву, мит­ро­по­лит со­ста­вил воз­зва­ние к рос­сий­ской пастве. Два эк­зем­пля­ра воз­зва­ния бы­ли пе­ре­да­ны им через ехав­ше­го в Моск­ву свя­щен­ни­ка Ар­хи­епи­ско­пу Фад­дею и про­то­пре­сви­те­ру Ди­мит­рию Лю­би­мо­ву. Ар­хи­епи­скоп Фад­дей был об­ви­нен в том, что он спо­соб­ство­вал пе­ча­та­нию воз­зва­ния. Вла­ды­ка все об­ви­не­ния ка­те­го­ри­че­ски от­верг. В сен­тяб­ре 1922 го­да по «де­лу» Ар­хи­епи­ско­па бы­ло со­став­ле­но об­ви­ни­тель­ное за­клю­че­ние: «...рас­про­стра­не­ни­ем неле­галь­но из­дан­ных по­сла­ний мит­ро­по­ли­та Ага­фан­ге­ла про­явил враж­деб­ное от­но­ше­ние к со­вет­ской вла­сти и, при­ни­мая во вни­ма­ние его адми­ни­стра­тив­ную вы­сыл­ку из пре­де­лов УССР за контр­ре­во­лю­ци­он­ную де­я­тель­ность... Успен­ско­го, как по­ли­ти­че­ски вред­ный эле­мент, под­верг­нуть адми­ни­стра­тив­ной вы­сыл­ке сро­ком на один год в пре­де­лы Зы­рян­ской об­ла­сти» ([1], с. 206).

Из Моск­вы Ар­хи­епи­ско­па Фад­дея пе­ре­вез­ли вме­сте с мит­ро­по­ли­том Ки­рил­лом (Смир­но­вым) по Вла­ди­мир­скую тюрь­му. Мит­ро­по­лит Ки­рилл так вспо­ми­нал об этом:

«По­ме­сти­ли в боль­шую ка­ме­ру вме­сте с во­ра­ми. Сво­бод­ных ко­ек нет, нуж­но рас­по­ла­гать­ся на по­лу, и мы по­ме­сти­лись в уг­лу. Страш­ная тю­рем­ная об­ста­нов­ка сре­ди во­ров и убийц по­дей­ство­ва­ла на ме­ня удру­ча­ю­ще... Вла­ды­ка Фад­дей, на­про­тив, был спо­ко­ен и, си­дя в сво­ем уг­лу на по­лу, все вре­мя о чем-то ду­мал, а по но­чам мо­лил­ся. Как-то но­чью, ко­гда все спа­ли, а я си­дел в тос­ке и от­ча­я­нии, вла­ды­ка взял ме­ня за ру­ку и ска­зал: «Для нас на­ста­ло на­сто­я­щее хри­сти­ан­ское вре­мя. Не пе­чаль, а ра­дость долж­на на­пол­нять на­ши ду­ши. Сей­час на­ши ду­ши долж­ны от­крыть­ся для по­дви­га и жертв. Не уны­вай­те. Хри­стос ведь с на­ми».

Моя ру­ка бы­ла в его ру­ке, и я по­чув­ство­вал, как буд­то по мо­ей ру­ке бе­жит ка­кой-то ог­нен­ный по­ток. В ка­кую-то ми­ну­ту во мне из­ме­ни­лось все, я за­был о сво­ей уча­сти, на ду­ше ста­ло спо­кой­но и ра­дост­но. Я два­жды по­це­ло­вал его ру­ку, бла­го­да­ря Бо­га за дар уте­ше­ния, ко­то­рым вла­дел этот пра­вед­ник» ([8], с. 302-303).

Пе­ре­да­чи вла­ды­ке в тюрь­му со­би­ра­ла Ве­ра Ва­си­льев­на Трукс. Ар­хи­епи­скоп Фад­дей це­ли­ком от­да­вал их ста­ро­сте ка­ме­ры, и тот де­лил на всех. Но од­на­жды, ко­гда «по­сту­пи­ла обыч­ная пе­ре­да­ча, — вспо­ми­нал мит­ро­по­лит, — вла­ды­ка от­де­лил от нее неболь­шую часть и по­ло­жил под по­душ­ку, а осталь­ное пе­ре­дал ста­ро­сте. Я уви­дел это и осто­рож­но на­мек­нул вла­ды­ке, что, де­скать, он сде­лал для се­бя за­пас. «Нет, нет, не для се­бя. Се­го­дня при­дет к нам наш со­брат, его нуж­но по­кор­мить, а возь­мут ли его се­го­дня на до­воль­ствие?»

Ве­че­ром при­ве­ли в ка­ме­ру епи­ско­па Афа­на­сия (Са­ха­ро­ва), и вла­ды­ка Фад­дей дал ему по­есть из за­па­са. Я был оше­лом­лен пред­ска­за­ни­ем и рас­ска­зал о нем но­вич­ку» ([8], с. 303).

Не толь­ко про­дук­ты раз­да­вал вла­ды­ка в тюрь­ме, но и все, что по­лу­чал из одеж­ды или из по­стель­ных при­над­леж­но­стей. Епи­ско­пу Афа­на­сию вла­ды­ка от­дал по­душ­ку, а сам спал, по­ло­жив под го­ло­ву ру­ку. Од­но­му из за­клю­чен­ных он от­дал свои са­по­ги и остал­ся в шер­стя­ных нос­ках. Пред­сто­ял этап. С во­ли пе­ре­да­ли ему боль­шие ра­бо­чие бо­тин­ки со шнур­ка­ми. На эта­пе, непо­да­ле­ку от Усть-Сы­соль­ска, у него раз­вя­зал­ся шну­рок на бо­тин­ке, он оста­но­вил­ся и немно­го, по­ка управ­лял­ся со шнур­ком, по­от­стал. Один из кон­во­и­ров со всей си­лы уда­рил Ар­хи­епи­ско­па ку­ла­ком по спине, так что тот упал, а ко­гда под­нял­ся, то с боль­шим тру­дом смог до­гнать пар­тию ссыль­ных ([8], с. 307).

В тюрь­ме Ар­хи­епи­ско­пом Фад­де­ем и мит­ро­по­ли­том Ки­рил­лом бы­ли со­став­ле­ны от­ве­ты на на­сущ­ные то­гда для пра­во­слав­ных во­про­сы, ка­са­ю­щи­е­ся об­нов­лен­цев ([1], с. 206).

В ссыл­ке Ар­хи­епи­скоп Фад­дей по­се­лил­ся в по­сел­ке, где вме­сте с ним бы­ли мит­ро­по­лит Ки­рилл (Смир­нов), ар­хи­епи­скоп Фе­о­фил (Бо­го­яв­лен­ский), епи­ско­пы Ни­ко­лай (Яру­ше­вич), Ва­си­лий (Пре­об­ра­жен­ский) и Афа­на­сий (Са­ха­ров).

Ле­том 1923 го­да срок ссыл­ки за­кон­чил­ся и ар­хи­епи­скоп Фад­дей уехал в Во­ло­ко­ламск под Моск­вой. Здесь он жил, а слу­жить ез­дил в мос­ков­ские хра­мы.

Осе­нью 1923 го­да цер­ков­но-при­ход­ской со­вет при Аст­ра­хан­ском ка­фед­раль­ном Успен­ском со­бо­ре, со­сто­я­щий из пред­ста­ви­те­лей всех пра­во­слав­ных об­ществ го­ро­да Аст­ра­ха­ни, на­пра­вил про­ше­ние Пат­ри­ар­ху Ти­хо­ну, в ко­то­ром по­дроб­но опи­сы­ва­лось по­ло­же­ние пра­во­слав­ных в епар­хии.

«В по­след­ние го­ды Аст­ра­хан­ская епар­хия на­хо­ди­лась под управ­ле­ни­ем ви­кар­но­го епи­ско­па Ана­то­лия, ко­то­рый в ав­гу­сте ме­ся­це про­шло­го го­да всту­пил, по его сло­вам, по так­ти­че­ским со­об­ра­же­ни­ям, в груп­пу «Жи­вая Цер­ковь» и об­ра­зо­вал при се­бе управ­ле­ние из при­над­ле­жа­щих к той же груп­пе жи­во­цер­ков­ни­ков. Боль­шая часть ду­хо­вен­ства го­ро­да Аст­ра­ха­ни и епар­хии не при­зна­ла груп­пу «Жи­вая Цер­ковь» и не под­чи­ня­лась рас­по­ря­же­ни­ям это­го епар­хи­аль­но­го управ­ле­ния, хо­тя и не пре­ры­ва­ла ка­но­ни­че­ско­го об­ще­ния с епи­ско­пом Ана­то­ли­ем, так как он на сло­вах не со­чув­ство­вал на­зван­ной груп­пе и не от­ка­зы­вал­ся, ко­гда из­ме­нят­ся об­сто­я­тель­ства, вый­ти из ее со­ста­ва. Но ко­гда 10 июня се­го го­да об­ще­го­род­ское со­бра­ние ду­хо­вен­ства и ми­рян го­ро­да Аст­ра­ха­ни по­сле ка­те­го­ри­че­ско­го тре­бо­ва­ния епар­хи­аль­но­го управ­ле­ния и епи­ско­па под угро­зой все­воз­мож­ных ре­прес­сий немед­лен­но при­знать со­бор 1923 го­да и Выс­ший Цер­ков­ный Со­вет, еди­но­душ­но по­ста­но­ви­ло не счи­тать со­бор 1923 го­да ка­но­нич­ным, не при­зна­вать его по­ста­нов­ле­ний и не под­чи­нять­ся Выс­ше­му Цер­ков­но­му Со­ве­ту, то епи­скоп Ана­то­лий, несмот­ря на дву­крат­ное при­гла­ше­ние, не толь­ко не явил­ся на это со­бра­ние, но ре­ши­тель­но от­ка­зал­ся при­со­еди­нить­ся к по­ста­нов­ле­нию со­бра­ния и за­явил по­слан­ной к нему де­ле­га­ции, что он счи­та­ет это со­бра­ние бун­тар­ским про­тив со­бо­ра. То­гда со­бра­ние тот­час же еди­но­глас­но по­ста­но­ви­ло счи­тать его от­пав­шим от Пра­во­слав­ной Рос­сий­ской Церк­ви, пре­рвать с ним ка­но­ни­че­ское об­ще­ние, не счи­тать его иерар­хи­че­ской гла­вой сво­их об­щин и немед­лен­но всту­пить в ка­но­ни­че­ское об­ще­ние с дру­гим пра­во­слав­ным епи­ско­пом... Но епи­скоп Ана­то­лий тот­час по­сле со­бра­ния за­пре­тил боль­шин­ство аст­ра­хан­ско­го ду­хо­вен­ства в свя­щен­но­слу­же­нии, а на днях один­на­дцать свя­щен­но­слу­жи­те­лей по­лу­чи­ли из­ве­ще­ния от Епар­хи­аль­но­го Управ­ле­ния, что по­ста­нов­ле­ни­ем Выс­ше­го Цер­ков­но­го Со­ве­та они ли­ше­ны свя­щен­но­го са­на с при­зна­ни­ем их пре­бы­ва­ния в Аст­ра­хан­ской епар­хии вред­ным и с на­зна­че­ни­ем их ме­сто­пре­бы­ва­ния в Вер­коль­ском мо­на­сты­ре Аст­ра­хан­ской епар­хии. Не при­зна­вая та­ко­го по­ста­нов­ле­ния за­кон­ным и обя­за­тель­ным для се­бя и не под­чи­ня­ясь ему, ду­хо­вен­ство и ми­ряне го­ро­да Аст­ра­ха­ни и епар­хии, остав­ши­е­ся вер­ны­ми ис­кон­но­му Пра­во­сла­вию и Рос­сий­ской Церк­ви, сы­новне и по­чти­тель­ней­ше про­сят Ва­ше Свя­тей­ше­ство воз­гла­вить Аст­ра­хан­скую епар­хию ис­тин­но пра­во­слав­ным епи­ско­пом, чтобы под его ар­хи­пас­тыр­ским во­ди­тель­ством разъ­еди­нен­ное пра­во­слав­ное на­се­ле­ние мог­ло со­еди­нить­ся во еди­но ста­до Хри­сто­во и твер­до сто­ять на стра­же ис­тин­но­го Пра­во­сла­вия» ([6], с. 192-193).

Пат­ри­арх Ти­хон вни­ма­тель­но про­чи­тал это про­ше­ние. Сло­ва «не при­зна­вая та­ко­го по­ста­нов­ле­ния за­кон­ным и обя­за­тель­ным для се­бя и не под­чи­ня­ясь ему» он под­черк­нул и на­пи­сал свою ре­зо­лю­цию: «По­ста­нов­ле­ния неза­кон­ны».

Вско­ре со­сто­я­лось за­се­да­ние Свя­щен­но­го Си­но­да под пред­се­да­тель­ством Пат­ри­ар­ха Ти­хо­на, ко­то­рый, рас­смот­рев про­ше­ние пра­во­слав­ных аст­ра­хан­цев, по­ста­но­вил: «Пред­ло­жить Вы­со­ко­прео­свя­щен­но­му Фад­дею немед­ля вы­быть из Моск­вы к ме­сту сво­е­го слу­же­ния» ([6], с. 193).

20 де­каб­ря 1923 го­да Ар­хи­епи­скоп Фад­дей вы­ехал в Аст­ра­хань. Ехал он без со­про­вож­де­ния, в ста­рень­кой по­ры­жев­шей ря­се, с неболь­шим по­тре­пан­ным сак­во­я­жем и с узел­ком, где бы­ли зе­ле­ная же­стя­ная круж­ка и съест­ной при­пас, к ко­то­ро­му, впро­чем, он не при­тро­нул­ся. Всю до­ро­гу Ар­хи­епи­скоп Фад­дей или чи­тал, под­ни­мая кни­гу близ­ко к гла­зам, или мол­ча мо­лил­ся, или дре­мал. Ко­гда подъ­ез­жа­ли к го­ро­ду, стал слы­шен ко­ло­коль­ный звон. Толь­ко лишь по­езд оста­но­вил­ся, ку­пе за­пол­ни­лось встре­чав­шим ар­хи­епи­ско­па ду­хо­вен­ством. Все под­хо­ди­ли к нему под бла­го­сло­ве­ние, ис­ка­ли гла­за­ми ба­гаж и с удив­ле­ни­ем об­на­ру­жи­ва­ли, что ни­ка­ко­го ба­га­жа у Ар­хи­епи­ско­па не бы­ло.

Вла­ды­ка сму­тил­ся тор­же­ствен­но­стью встре­чи; вый­дя на пер­рон, он сму­тил­ся еще боль­ше, уви­дев тол­пу встре­ча­ю­щих, а на вок­заль­ной пло­ща­ди — люд­ское мо­ре. У вок­за­ла Ар­хи­епи­ско­па ожи­да­ла про­лет­ка, но она не смог­ла про­ехать через тол­пу, и он в окру­же­нии лю­дей по­шел пеш­ком. Рас­сто­я­ние до церк­ви бы­ло неболь­шое, но по­тре­бо­ва­лось око­ло двух ча­сов, чтобы дой­ти до нее. Мо­ро­сил мел­кий хо­лод­ный дождь, бы­ло гряз­но, но это ни­сколь­ко не сму­ща­ло Ар­хи­епи­ско­па. Око­ло один­на­дца­ти ча­сов дня он до­шел до хра­ма, и на­ча­лась ли­тур­гия. Был вос­крес­ный день, празд­ник ико­ны Бо­жи­ей Ма­те­ри «Неча­ян­ная Ра­дость». Об­ла­че­ние для вла­ды­ки на­шли с тру­дом, по­то­му что оно хра­ни­лось в бо­га­той риз­ни­це ка­фед­раль­но­го со­бо­ра, за­хва­чен­но­го об­нов­лен­ца­ми. Об­ла­че­ние при­вез­ли из По­кро­во-Бол­дин­ско­го мо­на­сты­ря, оно при­над­ле­жа­ло ар­хи­епи­ско­пу Ти­хо­ну (Ма­ли­ни­ну). Ман­тия при­над­ле­жа­ла за­му­чен­но­му в 1919 го­ду епи­ско­пу Леон­тию (Вимп­фе­ну), ее отыс­ка­ли у од­но­го из мо­на­хов Иоан­но-Пред­те­чен­ско­го мо­на­сты­ря; по­сох при­над­ле­жал за­му­чен­но­му в 1919 го­ду ар­хи­епи­ско­пу Мит­ро­фа­ну (Крас­но­поль­ско­му). Ли­тур­гия за­кон­чи­лась в три ча­са дня, но до пя­ти ча­сов ве­че­ра он бла­го­слов­лял мо­лив­ших­ся в хра­ме и со­брав­шей­ся во­круг хра­ма на­род. Ему по­ка­за­ли мо­ги­лы рас­стре­лян­ных в 1919 го­ду свя­щен­но­му­че­ни­ков Мит­ро­фа­на и Леон­тия, и он ча­сто по­том при­хо­дил сю­да слу­жить па­ни­хи­ды.

Сра­зу же по при­ез­де ка­кие-то сер­до­боль­ные ста­руш­ки при­нес­ли вла­ды­ке чуть ли не дю­жи­ну толь­ко что сши­то­го бе­лья; ста­ро­ста хра­ма свя­то­го кня­зя Вла­ди­ми­ра, за­ме­тив на но­гах вла­ды­ки ста­рень­кие, с за­плат­ка­ми са­по­ги, при­нес ему хо­ро­шую теп­лую обувь. Все это вла­ды­ка немед­лен­но раз­дал ни­щим. Жил ар­хи­епи­скоп в двух ком­на­тах. В пер­вой сто­ял про­стой сос­но­вый стол, по­кры­тый цвет­ной кле­ен­кой, три или че­ты­ре сту­ла, на двух ок­нах — ки­сей­ные за­на­вес­ки, в уг­лу — об­ра­за с по­ло­тен­ца­ми на ки­о­тах. Во вто­рой ком­на­те на­хо­ди­лась же­лез­ная кро­вать, по­кры­тая се­рым бай­ко­вым оде­я­лом. Пер­вая ком­на­та слу­жи­ла сто­ло­вой, при­ем­ной и ка­би­не­том, вто­рая — спаль­ней. Дом на­хо­дил­ся неда­ле­ко от По­кров­ской церк­ви. Каж­дое утро и каж­дый ве­чер вла­ды­ка шел од­ной и той же до­ро­гой, через парк, в храм. Каж­дый раз здесь Ар­хи­епи­ско­па встре­ча­ли лю­ди, чтобы ид­ти в храм вме­сте с ним. И дол­го-дол­го по­том эта до­ро­га на­зы­ва­лась «Фад­де­ев­ской».

Где бы Ар­хи­епи­скоп ни жил, он не имел ни­че­го сво­е­го. Да­ва­ли ему чай или обед — он пил и ел, ес­ли не да­ва­ли — не спра­ши­вал. Он все­гда счи­тал се­бя го­стем и за­ви­си­мым от то­го, кто ему при­слу­жи­вал и по­мо­гал.

Ар­хи­епи­скоп Фад­дей при­е­хал в раз­гар об­нов­лен­че­ства. У пра­во­слав­ных оста­лось де­сять церк­вей; об­нов­лен­цы за­хва­ти­ли де­вять церк­вей и два мо­на­сты­ря и на­ме­ре­ва­лись за­хва­тить осталь­ные. Де­ла­ли они это так. Об­нов­лен­че­ские свя­щен­ни­ки хо­ди­ли по до­мам. Вой­дя в дом, спра­ши­ва­ли: «Ты, ба­буш­ка, слы­ха­ла, как ру­га­ют жи­во­цер­ков­ни­ков, а ведь это неспра­вед­ли­во. Они луч­ше, чем ста­ро­цер­ков­ни­ки. Чтобы по­мя­нуть род­ствен­ни­ков о здра­вии или за упо­кой, те­бе на­до ид­ти в цер­ковь, по­да­вать за­пис­ку, пла­тить день­ги, а вот мы бу­дем по­ми­нать всех бес­плат­но. Го­во­ри, ко­го за­пи­сать?» ([6], с. 194).

Лю­ди пе­ре­чис­ля­ли име­на, об­нов­лен­цы тут же уточ­ня­ли фа­ми­лии, и за­тем эти спис­ки по­да­ва­лись вла­стям как под­пи­си под про­ше­ни­я­ми о пе­ре­да­че хра­мов об­нов­лен­цам. Вла­сти, в свою оче­редь, спе­ши­ли пе­ре­дать эти хра­мы об­нов­лен­цам. За­тем, спу­стя ка­кое-то вре­мя, об­нов­лен­цы от­да­ва­ли эти хра­мы вла­стям для за­кры­тия, как не име­ю­щие при­хо­жан.

В кон­це мая к Ар­хи­епи­ско­пу Фад­дею при­шел Ар­ка­дий Ильич Куз­не­цов, ду­хов­ный сын вла­ды­ки, юрист по про­фес­сии.

— Вот хо­ро­шо, что Вы при­шли, — ска­зал Ар­хи­епи­скоп. — Да­вай­те по­ду­ма­ем, что де­лать с об­нов­лен­ца­ми. За­бе­рут они все на­ши хра­мы. Я ду­маю, на­до бы по­дать жа­ло­бу в Моск­ву и по­ехать с ней Вам и пред­ста­ви­те­лям от Церк­ви.

Пе­ред отъ­ез­дом Ар­хи­епи­скоп Фад­дей вру­чил Ар­ка­дию Ильи­чу пись­мо на имя Пат­ри­ар­ха Ти­хо­на, к ко­то­ро­му нуж­но бы­ло зай­ти, преж­де чем ид­ти с жа­ло­бой к пра­ви­тель­ствен­ным чи­нов­ни­кам. Пат­ри­арх при­нял их.

— Вы от Аст­ра­хан­ско­го Ар­хи­епи­ско­па Фад­дея? — спро­сил Пат­ри­арх. — Вла­ды­ка пи­шет мне о Вас, про­сит ока­зать со­дей­ствие.

Пат­ри­арх рас­спро­сил, как жи­вет Прео­свя­щен­ный Фад­дей, как се­бя чув­ству­ет, как от­но­сят­ся к нему ве­ру­ю­щие, и, не ожи­дая от­ве­та, про­дол­жил:

— Зна­е­те ли Вы, что вла­ды­ка Фад­дей свя­той че­ло­век? Он необык­но­вен­ный, ред­кий че­ло­век. Та­кие све­тиль­ни­ки Церк­ви — яв­ле­ние необы­чай­ное. Но его нуж­но бе­речь, по­то­му что та­кой край­ний ас­ке­тизм, пол­ней­шее пре­не­бре­же­ние ко все­му жи­тей­ско­му от­ра­жа­ет­ся на здо­ро­вье. Ра­зу­ме­ет­ся, вла­ды­ка из­брал свя­той, но труд­ный путь, немно­гим да­на та­кая си­ла ду­ха. На­до мо­лить­ся, чтобы Гос­подь укре­пил его на пу­ти это­го по­дви­га» ([6], с. 194).

В ав­гу­сте 1924 го­да Пат­ри­арх Ти­хон при­гла­сил Ар­хи­епи­ско­па Фад­дея при­е­хать в Моск­ву на празд­ник Дон­ской ико­ны Бо­жи­ей Ма­те­ри. Вла­ды­ка вы­ехал в со­про­вож­де­нии ке­лей­ни­ка и А.И. Куз­не­цо­ва. Вы­еха­ли из Аст­ра­ха­ни 29 ав­гу­ста, на­ме­ре­ва­ясь при­е­хать в Моск­ву утром 31 ав­гу­ста, чтобы ве­че­ром участ­во­вать в празд­нич­ном бо­го­слу­же­нии. Но по­езд опоз­дал на сут­ки, и они при­бы­ли толь­ко ве­че­ром 1 сен­тяб­ря, ко­гда тор­же­ства по слу­чаю празд­ни­ка за­кон­чи­лись. 3 сен­тяб­ря у Ар­хи­епи­ско­па Фад­дея был день Ан­ге­ла; он слу­жил ли­тур­гию в хра­ме Дон­ской ико­ны Бо­жи­ей Ма­те­ри, а по окон­ча­нии ее Пат­ри­арх Ти­хон при­гла­сил его к се­бе.

— Я знаю, Вы, вла­ды­ка, не лю­би­те тор­же­ствен­ных при­е­мов и мно­го­люд­ных тра­пез, — ска­зал Пат­ри­арх. — Я при­гла­сил вас на скром­ный зав­трак, тем бо­лее что хо­чу ви­деть Вас в са­мой про­стой, ке­лей­ной об­ста­нов­ке.

Во вре­мя зав­тра­ка Пат­ри­арх ска­зал теп­лое, сер­деч­ное сло­во в адрес име­нин­ни­ка, на­звал вла­ды­ку све­то­чем Церк­ви, чу­дом на­ше­го вре­ме­ни.

В от­вет Ар­хи­епи­скоп Фад­дей ска­зал об ис­по­вед­ни­че­ской де­я­тель­но­сти Пат­ри­ар­ха, о его му­же­стве в де­ле управ­ле­ния Цер­ко­вью. «Я мо­люсь Бо­гу, чтобы Он со­хра­нил Ва­шу дра­го­цен­ную жизнь для бла­га Церк­ви», — ска­зал он. При этих сло­вах Пат­ри­арх про­сле­зил­ся ([6], с. 195).

За тра­пе­зой вла­ды­ка Фад­дей неод­но­крат­но на­чи­нал раз­го­вор об об­нов­лен­цах, но вся­кий раз Пат­ри­арх ма­хал ру­ка­ми! «Ну их, ну их...» — и пе­ре­во­дил раз­го­вор на дру­гие те­мы, не име­ю­щие от­но­ше­ния к прак­ти­че­ским де­лам. Свя­тей­ше­му, по-ви­ди­мо­му, хо­те­лось, оста­вив на вре­мя все до­куч­ли­вые еже­днев­ные за­бо­ты, уте­шить­ся в об­ще­стве вла­ды­ки и са­мо­му ду­хов­но уте­шить его, тем бо­лее что офи­ци­аль­ные де­ла, свя­зан­ные с об­нов­лен­ца­ми, раз­ре­шить прак­ти­че­ски бы­ло нель­зя. Гос­подь их по­пустил за про­шлые гре­хи мно­гих, и те­перь оста­ва­лось толь­ко тер­петь.

Ко­гда зав­трак по­до­шел к кон­цу, Пат­ри­арх по­до­звал сво­е­го ке­лей­ни­ка и что-то ти­хо ска­зал ему. Тот вы­шел и вско­ре вер­нул­ся со сверт­ком.

— Ну вот, Прео­свя­щен­ней­ший, — ска­зал Пат­ри­арх, — Вам име­нин­ный по­да­рок — по рус­ско­му обы­чаю. Это об­ла­че­ние, при­чем кра­си­вое и сши­тое по Ва­шей фигу­ре. Хо­тел по­да­рить от­ре­зом, да ведь вы та­кой че­ло­век — все рав­но... ко­му-ни­будь от­да­ди­те... Да... тут еще ман­тия, ведь ва­ша-то, по­ди, ста­рень­кая...

Ар­хи­епи­скоп, при­ни­мая по­да­рок, со­би­рал­ся бы­ло по­бла­го­да­рить Пат­ри­ар­ха, но тут свер­ток вы­скольз­нул, и из него вы­пал неболь­шой крас­ный бар­хат­ный фу­тляр.

— Да, тут еще ма­лень­кое при­бав­ле­ние... Как это я за­был ска­зать о нем, — ши­ро­ко улы­ба­ясь, ска­зал Пат­ри­арх.

Ар­хи­епи­скоп Фад­дей от­крыл фу­тляр. В нем был брил­ли­ан­то­вый крест на кло­бук ([6], с. 196). По­да­рок Свя­тей­ше­го был кста­ти. Аст­ра­хан­ский вла­ды­ка в этом от­но­ше­нии по­чти не за­бо­тил­ся о се­бе. Он хо­дил в ста­рень­кой за­ла­тан­ной ря­се, в ста­рень­ких, чи­не­ных са­по­гах, имел од­но об­ла­че­ние и од­ну мит­ру, но все­гда был го­тов ска­зать сло­во уте­ше­ния дру­го­му, ока­зать ему по­мощь, вы­слу­шать его. Зная, что Ар­хи­епи­скоп при­ни­ма­ет в лю­бое вре­мя, неко­то­рые поль­зо­ва­лись этим и при­хо­ди­ли к нему ра­но утром. Вла­ды­ка вста­вал с по­сте­ли, на­ско­ро умы­вал­ся, оде­вал­ся и без­ро­пот­но при­ни­мал по­се­ти­те­ля.

По­сле смер­ти Пат­ри­ар­ха Ти­хо­на в 1925 го­ду об­нов­лен­цы, до­би­ва­ясь уча­стия пра­во­слав­ных епи­ско­пов в об­нов­лен­че­ском со­бо­ре, об­ра­ти­лись к Ар­хи­епи­ско­пу Фад­дею с при­гла­ше­ни­ем при­нять уча­стие в ра­бо­те по под­го­тов­ке со­бо­ра. Вла­ды­ка от­ве­тил: «Имею честь со­об­щить, что на при­ня­тие уча­стия в ор­га­ни­за­ци­он­ной ра­бо­те по со­зы­ву тре­тье­го Все­рос­сий­ско­го По­мест­но­го со­бо­ра я не имею ка­но­ни­че­ски за­кон­но­го пол­но­мо­чия» ([6], с. 196).

За все вре­мя сво­е­го пре­бы­ва­ния в Аст­ра­ха­ни Ар­хи­епи­скоп Фад­дей ни од­но­го сло­ва не ска­зал про­тив об­нов­лен­цев пуб­лич­но, но при­мер его лич­ной жиз­ни был крас­но­ре­чи­вее лю­бых слов. Идео­лог об­нов­лен­че­ства в Аст­ра­ха­ни свя­щен­ник Ксе­но­фонт Ценд­ров­ский, при­но­ся пуб­лич­но по­ка­я­ние в гре­хе рас­ко­ла, ска­зал:

— Дол­го я кос­нел в гре­хе об­нов­лен­че­ства. Со­весть моя бы­ла спо­кой­на, по­то­му что мне ка­за­лось, что я де­лаю ка­кое-то нуж­ное и пра­вое де­ло. Но вот я уви­дел вла­ды­ку Фад­дея; я смот­рел на него и чув­ство­вал, как в ду­ше мо­ей со­вер­ша­ет­ся ка­кой-то пе­ре­во­рот. Я не мог вы­не­сти чи­сто­го, про­ник­но­вен­но­го взгля­да, ко­то­рый об­ли­чал ме­ня в гре­хе и со­гре­вал все­про­ща­ю­щей лю­бо­вью, и по­спе­шил уй­ти. Те­перь я яс­но со­зна­вал, что уви­дел че­ло­ве­ка, ко­то­ро­му мож­но по­кло­нить­ся не толь­ко в ду­ше, но и здесь, на Ва­ших гла­зах ([6], с. 196).

Нрав­ствен­ное вли­я­ние Ар­хи­епи­ско­па Фад­дея на паст­ву бы­ло огром­ное. В до­мах мно­гих ве­ру­ю­щих, в пе­ред­нем уг­лу, вме­сте с ико­на­ми на­хо­ди­лись фо­то­гра­фии вла­ды­ки Фад­дея ([7], с. 11).

Де­нег вла­ды­ка ни от ко­го не брал, и несколь­ко при­хо­дов за­бо­ту о ма­те­ри­аль­ном его обес­пе­че­нии взя­ли на се­бя. Квар­ти­ру, осве­ще­ние, отоп­ле­ние и дру­гие рас­хо­ды, свя­зан­ные с квар­ти­рой, опла­чи­вал при­ход По­кров­ской церк­ви, поль­зо­ва­ние про­лет­кой — при­ход церк­ви св. Иоан­на Зла­то­уста. При­ход церк­ви св. апо­сто­лов Пет­ра и Пав­ла опла­чи­вал рас­хо­ды на про­до­воль­ствие, обувь и одеж­ду. День­ги вы­да­ва­лись ке­лей­ни­це вла­ды­ки Ве­ре Ва­си­льевне. Цер­ковь свя­то­го кня­зя Вла­ди­ми­ра по­ку­па­ла ма­те­ри­ал и опла­чи­ва­ла ши­тье из него ипо­ди­а­кон­ских сти­ха­рей и ар­хи­ерей­ских об­ла­че­ний, хо­тя сам вла­ды­ка пред­по­чи­тал слу­жить в од­ном и том же вет­хом жел­том об­ла­че­нии, а ле­том в бе­лом по­лот­ня­ном ([6], с. 198).

В управ­ле­нии Аст­ра­хан­ской епар­хи­ей Ар­хи­епи­скоп Фад­дей по­чти устра­нил­ся от адми­ни­стра­тив­ной ча­сти. У него не бы­ло кан­це­ля­рии. Бы­ла толь­ко имен­ная пе­чать для став­лен­ни­че­ских гра­мот и ука­зов о на­зна­че­ни­ях и пе­ре­ме­ще­ни­ях. За всю свою ар­хи­ерей­скую де­я­тель­ность вла­ды­ка ни на ко­го не на­кла­ды­вал дис­ци­пли­нар­ных взыс­ка­ний: ни­кто не слы­шал от него упре­ка или гру­бо­го сло­ва, ска­зан­но­го в по­вы­шен­ном тоне. фор­му­ля­ров на ду­хо­вен­ство не ве­лось по­сле то­го, как во вре­мя ре­во­лю­ции бы­ла уни­что­же­на кон­си­сто­рия. Да и не бы­ло у Ар­хи­епи­ско­па вре­ме­ни для ве­де­ния кан­це­ляр­ских дел. Утром и ве­че­ром — служ­ба в церк­ви, днем — при­ем по­се­ти­те­лей, по­сто­ян­но тол­пив­ших­ся на лест­ни­це, в ко­ри­до­ре и во дво­ре. Ка­кой-то сель­ский свя­щен­ник, узнав о про­сто­те при­е­ма по­се­ти­те­лей Ар­хи­епи­ско­пом, при­шел к нему пря­мо с па­ро­хо­да в шесть ча­сов утра. И был при­нят. Свя­щен­ни­ку при­шлось ждать все­го ми­нут де­сять, по­ка вла­ды­ка умы­вал­ся.

Со­бор­ным хра­мом слу­жи­ла Ар­хи­епи­ско­пу Фад­дею цер­ковь свя­то­го кня­зя Вла­ди­ми­ра, ко­то­рая вме­ща­ла несколь­ко ты­сяч ве­ру­ю­щих. В хра­ме св. апо­сто­лов Пет­ра и Пав­ла он слу­жил вос­крес­ные все­нощ­ные и чи­тал ака­фист свя­ти­те­лю Ни­ко­лаю Чу­до­твор­цу. По­кров­ская цер­ковь ста­ла для него Кре­сто­вой цер­ко­вью; в ней он бы­вал еже­днев­но и по­чти еже­днев­но слу­жил ли­тур­гию. По­стом Ар­хи­епи­скоп Фад­дей лю­бил слу­жить в еди­но­вер­че­ской церк­ви. Все зна­ли, что каж­дый день вла­ды­ка где-ни­будь слу­жит. Но бы­ли у него по­сто­ян­но за­ве­ден­ные бо­го­слу­же­ния. В церк­ви св. апо­сто­лов Пет­ра и Пав­ла он слу­жил все­нощ­ную каж­дую сре­ду, в чет­верг — ака­фист свя­ти­те­лю Ни­ко­лаю Чу­до­твор­цу, в пят­ни­цу — ака­фист Бо­жи­ей Ма­те­ри в По­кров­ской церк­ви, в вос­кре­се­нье — ака­фист Спа­си­те­лю в Князь-Вла­ди­мир­ском со­бо­ре. По­сле служ­бы он про­во­дил бе­се­ды; в церк­ви св. апо­сто­лов Пет­ра и Пав­ла разъ­яс­нял Но­вый За­вет, на­чи­ная с Еван­ге­лия от Мат­фея и кон­чая Апо­ка­лип­си­сом. В церк­ви сто­я­ла глу­бо­кая ти­ши­на и ка­кой-то про­ник­но­вен­ный по­кой. По­сле ака­фи­ста в По­кров­ской церк­ви по пят­ни­цам Ар­хи­епи­скоп Фад­дей разъ­яс­нял Вет­хий За­вет, а по­сле ака­фи­ста в вос­кре­се­нье пред­ла­гал жи­тия свя­тых дня. Про­по­ве­ди он го­во­рил за каж­дой ли­тур­ги­ей, да­же и то­гда, ко­гда бы­вал нездо­ров. В Аст­ра­ха­ни вла­ды­ка про­из­нес бо­лее трех­сот про­по­ве­дей и по­уче­ний, не счи­тая мно­го­чис­лен­ных бе­сед по­сле ака­фи­стов, ко­гда он разъ­яс­нял Свя­щен­ное Пи­са­ние, но за­пи­сей ре­чей он не хра­нил ([8], с. 337). Обыч­но их брал се­бе клю­чарь прот. Д. Сте­фа­нов­ский или пе­ре­пис­чи­цы. Они сни­ма­ли с них ко­пии и пе­ре­да­ва­ли ка­ко­му-ни­будь по­чи­та­те­лю вла­ды­ки [9].

Осо­бый ин­те­рес пред­став­ля­ет крат­кое нрав­ствен­но-на­зи­да­тель­ное со­чи­не­ние Ар­хи­епи­ско­па Фад­дея, име­ю­ще­е­ся в ар­хи­ве ар­хи­епи­ско­па Твер­ско­го и Ка­шин­ско­го Вик­то­ра, под за­гла­ви­ем: «24 зер­на ис­тин­но­го ра­зу­ма, со­бран­ные из ду­хов­ной со­кро­вищ­ни­цы Свя­щен­но­го и свя­щен­но-оте­че­ско­го Пи­са­ния для же­ла­ю­щих се­бе ду­хов­ной поль­зы» [10].

29 ок­тяб­ря 1926 го­да был аре­сто­ван Пат­ри­ар­ший Ме­сто­блю­сти­тель мит­ро­по­лит Сер­гий (Стра­го­род­ский). В пра­ва Ме­сто­блю­сти­те­ля всту­пил ар­хи­епи­скоп Ро­стов­ский Иосиф (Пет­ро­вых). 8 де­каб­ря он из­дал рас­по­ря­же­ние, в ко­то­ром на­зна­чил за­ме­сти­те­лей по управ­ле­нию Цер­ко­вью ар­хи­епи­ско­пов: Ека­те­рин­бург­ско­го Кор­ни­лия (Со­боле­ва), Аст­ра­хан­ско­го Фад­дея (Успен­ско­го) и Уг­лич­ско­го Се­ра­фи­ма (Са­мой­ло­ви­ча). Ар­хи­епи­скоп Иосиф вско­ре был аре­сто­ван. Ар­хи­епи­скоп Кор­ни­лий был в ссыл­ке и не мог вы­пол­нить воз­ло­жен­ное на него по­ру­че­ние, и по­се­му в се­ре­дине де­каб­ря Ар­хи­епи­скоп Фад­дей вы­ехал из Аст­ра­ха­ни в Моск­ву, чтобы при­сту­пить к ис­пол­не­нию воз­ло­жен­ных на него обя­зан­но­стей по управ­ле­нию Цер­ко­вью. В Са­ра­то­ве он был, по рас­по­ря­же­нию Туч­ко­ва, за­дер­жан и от­прав­лен в го­род Куз­нецк Са­ра­тов­ской об­ла­сти, по­ки­дать ко­то­рый ему бы­ло за­пре­ще­но. Толь­ко в мар­те 1928 го­да вла­сти раз­ре­ши­ли ему вы­ехать из Куз­нец­ка. Мит­ро­по­лит Сер­гий, осво­бож­ден­ный к то­му вре­ме­ни из тюрь­мы, на­зна­чил его ар­хи­епи­ско­пом Са­ра­тов­ским.

Рас­ска­зы­ва­ют, что од­на­жды, ко­гда Вол­га вы­шла из бе­ре­гов, гро­зя за­то­пить до­ма и по­ля, кре­стьяне при­шли к Ар­хи­епи­ско­пу Фад­дею про­сить о по­мо­щи. Он вы­шел вме­сте с на­ро­дом на бе­рег ре­ки, от­слу­жил мо­ле­бен, бла­го­сло­вил во­ду, и по­сле это­го она на­ча­ла быст­ро спа­дать ([2], с. II).

В но­яб­ре 1928 го­да вла­ды­ка Фад­дей был пе­ре­ве­ден в Тверь. Здесь он по­се­лил­ся на ти­хой улоч­ке в уг­ло­вом до­ме с кро­шеч­ным са­дом, ого­ро­жен­ным вы­со­ким де­ре­вян­ным за­бо­ром. В са­ду вдоль за­бо­ра шла тро­пин­ка, по ко­то­рой он по­дол­гу хо­дил и мо­лил­ся, осо­бен­но по ве­че­рам. По­сле мо­лит­вы он бла­го­слов­лял на все сто­ро­ны го­род и ухо­дил в дом.

Непо­да­ле­ку от го­ро­да, в се­ле Пре­чи­стый Бор Ар­хи­епи­скоп Фад­дей сни­мал да­чу и ез­дил ту­да, ко­гда хо­тел по­ра­бо­тать. «Мно­гие ду­ма­ют, что я уез­жаю на да­чу от­ды­хать, — го­во­рил он, — а я уез­жаю ра­бо­тать и ло­жусь здесь в три ча­са но­чи. Нуж­но бы сек­ре­та­ря, но сек­ре­та­ря у ме­ня нет, я все де­лаю сам». Но и там ча­сто ве­ру­ю­щие по­се­ща­ли его ([6], с. 199). По сви­де­тель­ству мно­гих при­хо­жан, вла­ды­ка об­ла­дал да­ром про­зор­ли­во­сти и ис­це­ле­ния. Од­на­жды во вре­мя елео­по­ма­за­ния од­на де­вуш­ка го­во­рит дру­гой: — Смот­ри, од­ной ки­сточ­кой ма­жет, ведь мож­но за­ра­зить­ся.

Ко­гда де­вуш­ки по­до­шли, он по­ма­зал их не ки­сточ­кой, а дру­гим кон­цом ее с кре­сти­ком. Как-то при­шла к вла­ды­ке жен­щи­на и ска­за­ла:

— К доч­ке хо­дил бо­га­тый же­них и при­но­сил по­дар­ки. У нас зав­тра свадь­ба. Бла­го­сло­ви­те. — По­до­жди­те немно­го. По­до­жди­те две неде­ли, — от­ве­тил Ар­хи­епи­скоп Фад­дей. — Ну, как же по­до­ждать, у нас все при­го­тов­ле­но: и кол­ба­сы куп­ле­ны, и ви­но, и сту­день на­ва­рен.

— Нуж­но по­до­ждать немно­го, — ска­зал Ар­хи­епи­скоп.

Через две неде­ли при­е­ха­ла же­на «же­ни­ха» с дву­мя ма­лень­ки­ми детьми и за­бра­ла его до­мой.

Жи­те­ли Тве­ри — Мак­си­мо­ва Ве­ра Ефи­мов­на с му­жем — име­ли в го­ро­де два до­ма и, ко­гда жить ста­ло нев­мо­го­ту, ре­ши­ли один дом про­дать, но преж­де по­шли по­со­ве­то­вать­ся к вла­ды­ке. Он вы­слу­шал их, по­мол­чал и ска­зал: «Нет мо­е­го бла­го­сло­ве­ния про­да­вать этот дом, так как он вам еще очень при­го­дит­ся. Здесь в го­ро­де мно­гое бу­дет раз­ру­ше­но, и дом вам по­на­до­бит­ся».

По­скор­бе­ли су­пру­ги, но ре­ши­ли по­сту­пить по его бла­го­сло­ве­нию. При­шлось, прав­да, чтобы как-то про­жить, за­во­дить ко­ро­ву и за­са­жи­вать ого­род. Во вре­мя вой­ны один из их до­мов сго­рел, вы­го­ре­ла ули­ца во­круг до­ма, ко­то­рый Ар­хи­епи­скоп Фад­дей не бла­го­сло­вил про­да­вать, но их дом уце­лел и стал при­ста­ни­щем для всей се­мьи.

Ве­ра Ефи­мов­на с му­жем бы­ли «ли­шен­ца­ми», но их не вы­се­ли­ли из Тве­ри в 1929 го­ду по­то­му, что их сын Ми­ха­ил был в про­шлом ре­во­лю­ци­о­не­ром и в кон­це 20-х го­дов за­ни­мал круп­ный пар­тий­ный пост. В 30-х го­дах он со­шел с ума и был по­ме­щен в боль­ни­цу. Ве­ра Ефи­мов­на по­еха­ла к нему в боль­ни­цу. Сын встал пе­ред пей на ко­ле­ни и умо­лял взять от­сю­да. Она вер­ну­лась в Тверь и сра­зу же по­шла по­со­ве­то­вать­ся к Ар­хи­епи­ско­пу Фад­дею. Он ска­зал: «Возь­ми немед­лен­но: он ни­ко­му из вас не при­не­сет зла, и тер­пи его до са­мой смер­ти». Су­пру­ги сде­ла­ли так, как бла­го­сло­вил вла­ды­ка. Боль­ной умер во вре­мя вой­ны; пе­ред смер­тью он об­ра­тил­ся к Бо­гу, по­со­бо­ро­вал­ся и при­ча­стил­ся.

Как-то Ве­ра Ефи­мов­на по­ра­ни­ла па­лец, и он у нее очень дол­го бо­лел. Вра­чи, ви­дя, что ни­что не по­мо­га­ет, пред­ла­га­ли от­нять его, но она не со­гла­си­лась. Од­на­жды, бла­го­слов­ляя ее, Ар­хи­епи­скоп Фад­дей спро­сил, по­че­му она хо­дит с за­вя­зан­ным паль­цем. Она от­ве­ти­ла, что он дав­но у нее бо­лит и вра­чи пред­ла­га­ют от­нять его. Вла­ды­ка взял ее за боль­шой па­лец, три ра­за сжал, и вско­ре па­лец за­жил ([6], с. 199).

Жи­тель Тве­ри Алек­сандр Ку­ли­ков, ко­гда ему бы­ло три го­да, упал и силь­но рас­шиб­ся. В бо­ку об­ра­зо­ва­лась опу­хо­лью. Его мать об­ра­ти­лась к хи­рур­гу, и тот пред­ло­жил сде­лать опе­ра­цию, хо­тя сам со­мне­вал­ся в по­ло­жи­тель­ном ее ис­хо­де. Силь­но скор­бя, мать по­нес­ла маль­чи­ка в храм к ли­тур­гии. Слу­жил Ар­хи­епи­скоп Фад­дей. Со сле­за­ми мать под­нес­ла маль­чи­ка ко свя­той Ча­ше. Вла­ды­ка спро­сил, о чем она пла­чет. Вы­слу­шав, он ска­зал, что опе­ра­цию де­лать не нуж­но, на­до по­ма­зать боль­ное ме­сто свя­тым мас­лом. Она так и сде­ла­ла, и маль­чик вско­ре по­пра­вил­ся ([6], с. 199-200).

Всех при­хо­дя­щих к нему Ар­хи­епи­скоп Фад­дей при­ни­мал с лю­бо­вью, не от­ка­зы­вая ни­ко­му. Он знал, что сей­час вре­мя скор­бей, и ко­му, как не ар­хи­пас­ты­рю, уте­шать свою паст­ву.

Мно­гие, ви­дя его пра­вед­ную жизнь и ве­ря в его мо­лит­вен­ное пред­ста­тель­ство пе­ред Бо­гом, хо­ди­ли к нему за бла­го­сло­ве­ни­ем на те или иные на­чи­на­ния. И он все­гда в этих слу­ча­ях бла­го­слов­лял, опре­де­лен­но го­во­ря «да» или «нет» и ни­ко­гда не го­во­ря: «Как Бог бла­го­сло­вит» ([11], с. 6).

Пи­тал­ся он, как пра­ви­ло, гриб­ным или овощ­ным су­пом и овощ­ны­ми кот­ле­та­ми; в ско­ром­ные дни ему по­да­ва­ли рыб­ный суп с ку­соч­ком ры­бы и немно­го ка­ши. Утром он пил один ста­кан гу­сто­го, толь­ко что за­ва­рен­но­го чая с бу­лоч­кой, а в ско­ром­ные дни бу­лоч­ку на­ма­зы­вал сли­воч­ным мас­лом. Рас­ска­зы­ва­ли, что Ар­хи­епи­скоп Фад­дей но­сил вери­ги, и ке­лей­ни­це не раз при­хо­ди­лось сма­зы­вать ра­ны от них. Ра­ди по­дви­га, чтобы не убла­жать брен­ное те­ло, он не мыл­ся, а толь­ко об­ти­рал­ся.

Про­по­ве­ди вла­ды­ка го­во­рил за каж­дой ли­тур­ги­ей; они бы­ли ли­ше­ны свет­ских при­ме­ров и жи­тей­ских слов: из глу­би­ны ду­ши он из­вле­кал толь­ко тот свя­то­оте­че­ский дух на­зи­да­ния, ко­то­рый жил в нем са­мом.

По сви­де­тель­ству всех знав­ших вла­ды­ку, в его об­ра­зе паства ви­де­ла мо­лит­вен­ни­ка и по­движ­ни­ка, по­доб­но­го древним рус­ским свя­тым. Каж­дую сре­ду вла­ды­ка чи­тал ака­фист свя­то­му Ми­ха­и­лу Твер­ско­му и про­во­дил бе­се­ду.

В Тве­ри пра­во­слав­ные лю­ди лю­би­ли вла­ды­ку. Ча­сто его ка­ре­ту со­про­вож­да­ло мно­го ве­ру­ю­щих, и лю­ди, за­ви­дя из­да­ли Ар­хи­епи­ско­па, кла­ня­лись ему, а он, оста­но­вив про­лет­ку, бла­го­слов­лял на­род. Во­зил вла­ды­ку один и тот же из­воз­чик. Вла­стей раз­дра­жа­ла лю­бовь на­ро­да к Ар­хи­епи­ско­пу Фад­дею. Ча­сто бы­ва­ло, ко­гда из­воз­чик подъ­ез­жал к до­му вла­ды­ки, к нему под­хо­дил че­кист и го­во­рил: — Не ез­ди боль­ше с вла­ды­кой, а то мы те­бя убьем. Неза­дол­го пе­ред сво­им аре­стом Ар­хи­епи­скоп Фад­дей ска­зал из­воз­чи­ку: — Не бой­ся, смер­ти не на­до бо­ять­ся, се­го­дня че­ло­век жи­вет, а зав­тра его не бу­дет. Не про­шло и неде­ли по­сле это­го раз­го­во­ра, как из­воз­чик скон­чал­ся ([11], с. 6).

1936 год. Вла­сти от­би­ра­ли у пра­во­слав­ных по­след­ние хра­мы. Об­нов­лен­цы ез­ди­ли по Твер­ской епар­хии, тре­буя от на­сто­я­те­лей хра­мов пе­ре­да­чи их об­нов­лен­цам. Но ду­хо­вен­ство, хо­ро­шо зная сво­е­го ар­хи­епи­ско­па-по­движ­ни­ка и его на­став­ле­ния от­но­си­тель­но об­нов­лен­цев, не под­да­ва­лись ни на уго­во­ры, ни на угро­зы. 29 сен­тяб­ря 1936 го­да вла­сти ли­ши­ли Ар­хи­епи­ско­па Фад­дея ре­ги­стра­ции и за­пре­ти­ли ему слу­жить, но вла­ды­ка про­дол­жал слу­жить в по­след­нем хра­ме за Вол­гой.

Вла­сти про­дол­жа­ли го­не­ния на пра­во­слав­ных. Ото­бра­ли Воз­не­сен­скую цер­ковь, Ар­хи­епи­скоп пе­ре­шел слу­жить в По­кров­скую; по­сле то­го как и ее ото­бра­ли, он ез­дил в храм ико­ны Бо­жи­ей Ма­те­ри «Неопа­ли­мая Ку­пи­на». Ко­гда за­кры­ли и этот, вла­ды­ка стал ез­дить за Вол­гу в еди­но­вер­че­ский храм, где слу­жил во все вос­крес­ные дни и в празд­ни­ки.

В де­каб­ре 1936 го­да мит­ро­по­лит Сер­гий на­зна­чил на Твер­скую ка­фед­ру ар­хи­епи­ско­па Ни­ки­фо­ра (Ни­коль­ско­го), но при­зна­ние Ар­хи­епи­ско­па Фад­дея ве­ли­ким пра­вед­ни­ком бы­ло столь без­услов­но, что ду­хо­вен­ство епар­хии по-преж­не­му сно­си­лось с ним, как со сво­им пра­вя­щим ар­хи­ере­ем.

Ле­том 1937 го­да на­ча­лись мас­со­вые аре­сты. Мно­гие из ду­хо­вен­ства и ми­рян во гла­ве с жив­шим на по­кое епи­ско­пом Гри­го­ри­ем (Ле­бе­де­вым) бы­ли аре­сто­ва­ны в го­ро­де Ка­шине и рас­стре­ля­ны. Бы­ло аре­сто­ва­но по­чти все ду­хо­вен­ство Тве­ри и об­ла­сти. Сле­до­ва­те­ли рас­спра­ши­ва­ли об Ар­хи­епи­ско­пе Фад­дее. Свя­щен­ник се­ла Ер­зов­ка Мит­ро­фан Ор­лов по­сле дол­гих и му­чи­тель­ных пы­ток в ок­тяб­ре 1937 го­да со­гла­сил­ся под­пи­сать лю­бые со­став­лен­ные сле­до­ва­те­лем про­то­ко­лы до­про­сов, да­же и те, в ко­то­рых воз­во­ди­лась кле­ве­та на ар­хи­епи­ско­па Фад­дея. Вы­зы­ва­лись в НКВД в ка­че­стве сви­де­те­лей и об­нов­лен­цы, ко­то­рые да­ва­ли по­ка­за­ния про­тив Ар­хи­епи­ско­па ([6], с. 201).

20 де­каб­ря, око­ло вось­ми ча­сов ве­че­ра, со­труд­ни­ки НКВД при­шли аре­сто­вать Ар­хи­епи­ско­па Фад­дея [12]. Пе­ре­ры­ли весь дом, обыс­ки­ва­ли до пя­ти ча­сов утра, но ни де­нег, ни че­го-ли­бо цен­но­го не на­шли.

— На что же вы жи­ве­те? — спро­сил один из них. — Мы жи­вем по­да­я­ни­ем, — от­ве­тил Ар­хи­епи­скоп.

Взя­ли па­на­гию, кре­сты, по­тир, да­ро­но­си­цу, об­ла­че­ние, два­дцать семь штук све­чей, трид­цать че­ток, ду­хов­ные кни­ги, тет­ра­ди с за­пи­ся­ми Ар­хи­епи­ско­па, офи­ци­аль­ные цир­ку­ля­ры Мос­ков­ской Пат­ри­ар­хии, фо­то­гра­фии, два ар­хи­ерей­ских жез­ла.

На до­про­сах в тюрь­ме Ар­хи­епи­скоп Фад­дей дер­жал­ся му­же­ствен­но. Сле­до­ва­те­ли до­би­ва­лись узнать, как и кто по­мо­гал ему ма­те­ри­аль­но.
Недол­го про­был вла­ды­ка в тюрь­ме, но и в эти по­след­ние дни ему при­шлось пре­тер­петь мно­же­ство уни­же­ний. Тю­рем­ное на­чаль­ство по­ме­сти­ло вла­ды­ку в ка­ме­ру с уго­лов­ни­ка­ми, и те на­сме­ха­лись над ним, ста­ра­лись его уни­зить.

И то­гда Ма­терь Бо­жия Са­ма за­сту­пи­лась за Сво­е­го пра­вед­ни­ка. Од­на­жды но­чью Она яви­лась гла­ва­рю уго­лов­ни­ков и гроз­но ска­за­ла ему: — Не тро­гай­те свя­то­го му­жа, ина­че все вы лю­той смер­тью по­гиб­ни­те.

На­ут­ро он пе­ре­ска­зал сон то­ва­ри­щам, и они ре­ши­ли по­смот­реть, жив ли еще свя­той ста­рец. За­гля­нув под на­ры, они уви­де­ли, что от­ту­да из­ли­ва­ет­ся осле­пи­тель­ный свет, и в ужа­се от­шат­ну­лись, про­ся у свя­ти­те­ля про­ще­ния.

С это­го дня все на­смеш­ки пре­кра­ти­лись и уго­лов­ни­ки да­же на­ча­ли за­бо­тить­ся о вла­ды­ке. На­чаль­ство за­ме­ти­ло пе­ре­ме­ну в от­но­ше­нии за­клю­чен­ных к вла­ды­ке, и его пе­ре­ве­ли в дру­гую ка­ме­ру.

Все эти быв­шие за­клю­чен­ные оста­лись жи­вы. Один из них, ока­зав­шись пе­ред фин­ской вой­ной на при­зыв­ном пунк­те в Торж­ке, рас­ска­зал о том слу­чае Алек­сан­дру По­ше­хо­но­ву, узнав, что тот ве­ру­ю­щий ([2], с. II).

Через де­сять дней по­сле аре­ста Ар­хи­епи­скоп Фад­дей был при­го­во­рен к рас­стре­лу. Он об­ви­нял­ся в том, что «яв­ля­ясь ру­ко­во­ди­те­лем цер­ков­но-мо­нар­хи­че­ской ор­га­ни­за­ции, имел тес­ную связь с лик­ви­ди­ро­ван­ной цер­ков­но-фа­шист­ской ор­га­ни­за­ци­ей в г. Ка­шине (участ­ни­ки ко­то­рой в чис­ле 50 че­ло­век при­го­во­ре­ны к выс­шей ме­ре на­ка­за­ния) да­вал за­да­ния участ­ни­кам на ор­га­ни­за­цию и на­саж­де­ние цер­ков­но-мо­нар­хи­че­ских групп и по­встан­че­ских яче­ек, по Ка­рель­ско­му на­цио­наль­но­му окру­гу через сво­е­го по­слан­ца Ор­ло­ва Мит­ро­фа­на, осуж­ден­но­го к ВМН — рас­стре­лу, осу­ществ­лял ру­ко­вод­ство по сбо­ру средств на по­стро­е­ние неле­галь­но­го мо­на­сты­ря и ру­ко­во­дил ор­га­ни­за­ци­ей си­сте­ма­ти­че­ской аги­та­ции» ([14], л. 45). Свя­ти­тель Фад­дей был каз­нен 31 де­каб­ря 1937 го­да ([15], л. 46).

Рас­ска­зы­ва­ют, что его уто­пи­ли в яме с нечи­сто­та­ми. По­сле его смер­ти тю­рем­ный врач пре­ду­пре­ди­ла ве­ру­ю­щих, что вско­ре вла­ды­ку по­ве­зут хо­ро­нить. 2 ян­ва­ря 1938 го­да. Око­ло че­ты­рех ча­сов дня. Ско­ро бу­дет смер­кать­ся, но еще свет­ло. Со сто­ро­ны тюрь­мы через за­мерз­шую Вол­гу дви­га­лись са­ни по на­прав­ле­нию к клад­би­щу. На клад­би­ще бы­ли в это вре­мя две жен­щи­ны. Они спро­си­ли: — Ко­го это вы при­вез­ли?

— Фад­дея ва­ше­го при­вез­ли! — от­ве­тил один из них.

Те­ло вла­ды­ки бы­ло за­вер­ну­то в бре­зент, но в вы­ко­пан­ную неглу­бо­кую яму его опу­сти­ли в ниж­ней одеж­де.

Вес­ной по­сле Пас­хи 1938 го­да жен­щи­ны вскры­ли мо­ги­лу и пе­ре­ло­жи­ли те­ло Ар­хи­епи­ско­па в про­стой гроб. Од­на из жен­щин вло­жи­ла в ру­ку вла­ды­ке пас­халь­ное яй­цо. На ме­сте мо­ги­лы был по­став­лен крест и на нем сде­ла­на над­пись, но вско­ре он был уни­что­жен вла­стя­ми ([6], с. 202). Про­шло мно­го лет. Храм, сто­я­щий на клад­би­ще, был раз­ру­шен, сне­се­на и уни­что­же­на боль­шая часть па­мят­ни­ков и кре­стов, и точ­ное ме­сто мо­ги­лы Ар­хи­епи­ско­па Фад­дея бы­ло за­бы­то.

Все эти го­ды ве­ру­ю­щие Тве­ри хра­ни­ли па­мять о вла­ды­ке Фад­дее и о его мо­ги­ле. По бла­го­сло­ве­нию ар­хи­епи­ско­па Твер­ско­го и Ка­шин­ско­го Вик­то­ра иеро­мо­нах Да­мас­кин пред­при­нял по­пыт­ку об­на­ру­жить остан­ки вла­ды­ки Фад­дея. Од­на из ве­ру­ю­щих, дол­гое вре­мя за­ни­мав­ша­я­ся эти­ми по­ис­ка­ми, Ю. Е. То­пор­ко­ва, осе­нью 1990 го­да на­шла точ­ное ме­сто за­хо­ро­не­ния вла­ды­ки. Экс­пер­ти­за, про­ве­ден­ная в Москве, под­твер­ди­ла, что най­ден­ные остан­ки при­над­ле­жат вла­ды­ке Фад­дею [16].

В 1991 го­ду Си­но­даль­ная Ко­мис­сия по изу­че­нию ма­те­ри­а­лов, от­но­ся­щих­ся к ре­а­би­ли­та­ции ду­хо­вен­ства и ми­рян Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви, по­лу­чи­ла све­де­ния из Твер­ской про­ку­ра­ту­ры о ре­а­би­ли­та­ции Ар­хи­епи­ско­па Фад­дея (Успен­ско­го) ([2], с. II).

26 ок­тяб­ря 1993 го­да, в празд­ник Ивер­ской ико­ны Бо­жи­ей Ма­те­ри бы­ли об­ре­те­ны чест­ные остан­ки ар­хи­пас­ты­ря-му­че­ни­ка, ко­то­рые на­хо­дят­ся ныне в Воз­не­сен­ском со­бо­ре го­ро­да Тве­ри. В Тве­ри есть лю­ди, ко­то­рые пом­нят свя­ти­те­ля Фад­дея по Тве­ри, Аст­ра­ха­ни и дру­гим ме­стам его служ­бы. Это, в част­но­сти, Ар­ка­дий Ильич Куз­не­цов.

Из вос­по­ми­на­ний А.И. Куз­не­цо­ва.

«Я взял на се­бя непо­силь­ный труд вос­про­из­ве­сти на бу­ма­ге об­лик Ар­хи­епи­ско­па Фад­дея (Успен­ско­го), за­ра­нее зная, что это­го сде­лать не мо­гу: не хва­тит пи­са­тель­ско­го та­лан­та. Пе­ред мыс­лен­ным взо­ром то­го, кто про­чтет эти за­пи­си, я дол­жен вос­со­здать об­раз че­ло­ве­ка необы­чай­ной мо­на­ше­ской кра­со­ты: ми­сти­че­ско­го скла­да ду­ши, ас­ке­ти­че­ских по­дви­гов, рев­ност­но­го, до са­мо­от­вер­жен­но­сти, от­но­ше­ния к Церк­ви, сми­ре­ния, кро­то­сти, бес­пре­дель­ной доб­ро­ты и люб­ви к лю­дям. Ка­кая-то необы­чай­ная гар­мо­ния ца­ри­ла во всем су­ще­стве это­го че­ло­ве­ка. Я чув­ство­вал эту гар­мо­нию, со­при­ка­са­ясь с ним; она яв­ствен­но мне слы­шит­ся и сей­час, ко­гда я пи­шу эти стро­ки. Но как пе­ре­дать ее тем, ко­то­рые не ви­де­ли его? Для это­го нуж­но вла­деть огром­ным ху­до­же­ствен­ным во­об­ра­же­ни­ем.

Вла­ды­ку Фад­дея (Успен­ско­го) счи­та­ли свя­тым, — и эта ре­пу­та­ция свя­то­сти со­зда­ва­лась не толь­ко ве­ру­ю­щи­ми-аст­ра­хан­ца­ми; в кру­гах иерар­хи­че­ских о нем от­зы­ва­лись точ­но так же.

Ас­ке­ти­че­ский строй жиз­ни, ра­зу­ме­ет­ся, со­хра­нил­ся у вла­ды­ки и во вре­ме­на слу­же­ния его в Аст­ра­ха­ни. Мо­жет быть, его ду­хов­ные да­ро­ва­ния здесь да­же ста­ли вы­ше и глуб­же, ес­ли, рас­суж­дая по-че­ло­ве­че­ски, учесть, что по­ки­нув Вла­ди­ми­ро-Во­лын­скую ка­фед­ру, он на про­тя­же­нии по­чти пя­ти лет, с неболь­шим пе­ре­ры­вом, был ли­шен сво­бо­ды. Со­зна­ние от­вет­ствен­но­сти от жиз­ни, от лю­дей, ко­то­рым он слу­жил сво­и­ми мо­на­ше­ски­ми иде­а­ла­ми, жи­тей­ская скорбь, есте­ствен­но, долж­ны бы­ли углу­бить в нем чув­ство са­мо­от­ре­шен­но­сти и про­явить­ся в выс­шей фор­ме. Во вся­ком слу­чае, аст­ра­хан­цы уви­де­ли в нем всю необыч­ную кра­со­ту мо­на­ше­ско­го ду­ха, ду­хов­но­го со­зер­ца­ния и бо­го­мыс­лия. Имен­но та­ким пред­ста­ет вла­ды­ка Фад­дей (Успен­ский) в па­мя­ти тех, кто его знал и ви­дел.

Я неод­но­крат­но ис­пы­ты­вал непо­нят­ное со­сто­я­ние гру­сти от встре­чи с вла­ды­кой Фад­де­ем. Сми­ре­ние, дет­ская незло­би­вость ду­ши, за­стен­чи­вая улыб­ка это­го свя­то­го че­ло­ве­ка вол­но­ва­ли ме­ня, по­ко­ря­ли мое во­об­ра­же­ние и от­кры­ва­ли в нем для мо­е­го внут­рен­не­го со­зер­ца­ния неис­чер­па­е­мые ис­точ­ни­ки че­ло­ве­че­ских доб­ро­де­те­лей. Но вот мы рас­ста­ва­лись с ним, и мне ста­но­ви­лось груст­но.

Мне пред­став­ля­лось, что мо­на­ше­ский строй жиз­ни вы­ра­бо­тал у вла­ды­ки Фад­дея (Успен­ско­го) по­зна­ние, что по­ми­мо мо­на­ше­ско­го ду­ха — со­зер­ца­ния и бо­го­мыс­лия, его внеш­няя мис­сия как епи­ско­па долж­на со­сто­ять в по­сто­ян­ной апо­столь­ской свя­зи с на­ро­дом, в на­зи­да­нии ве­ру­ю­ще­го серд­ца. Все осталь­ное при­ло­жит­ся. Имен­но та­кое чи­сто ду­хов­ное управ­ле­ние ду­ша­ми ве­ру­ю­щих, со­став­ля­ю­щих те­ло Церк­ви, им­по­ни­ро­ва­ло внут­рен­не­му убеж­де­нию вла­ды­ки. И не слу­чай­но го­во­рил он ча­со­вые про­по­ве­ди за каж­дым бо­го­слу­же­ни­ем, вел бе­се­ды за ака­фи­ста­ми, объ­яс­нял Свя­щен­ное Пи­са­ние, пред­при­ни­мал апо­столь­ские по­езд­ки по епар­хии.

И ве­ру­ю­щие лю­ди, сле­до­вав­шие за ним ты­ся­ча­ми, ви­де­ли в нем не толь­ко от­ре­шен­но­го от все­го мир­ско­го, свя­то­го че­ло­ве­ка, но и сво­е­го ду­хов­но­го во­ждя — внеш­ний при­тя­га­тель­ный центр...

Я был у вла­ды­ки Фад­дея в Тве­ри в 1931 г., за­тем в ян­ва­ре 1933 го­да. В Тве­ри, как и в Аст­ра­ха­ни, вла­ды­ка был окру­жен все­об­щей лю­бо­вью ве­ру­ю­щих. Зри­мо ощу­щал я эту лю­бовь в несмет­ной мас­се бо­го­моль­цев за его бо­го­слу­же­ни­я­ми. И сам вла­ды­ка от­ве­чал на­ро­ду лю­бо­вью, еди­не­ни­ем с ним, каж­до­днев­ным по­се­ще­ни­ем хра­мов, по­сто­ян­ны­ми про­по­ве­дя­ми и по­уче­ни­я­ми, са­мо­от­вер­жен­ным слу­же­ни­ем Церк­ви.

Скор­бью лег­ло на мою ду­шу из­ве­стие о кон­чине вла­ды­ки. Тем силь­нее бы­ла эта скорбь, что вла­ды­ка скон­чал­ся в тя­же­лых усло­ви­ях за­клю­че­ния. Ве­ру­ю­щие зна­ют, что пе­ре­се­лил­ся этот по­движ­ник ве­ры в луч­ший мир. Но го­во­ря о смер­ти, я не встре­чал че­ло­ве­ка бо­лее жи­во­го, чем вла­ды­ка Фад­дей. Труд­но пред­ста­вить, что его нет сре­ди нас, сре­ди ве­ру­ю­щих, окру­жав­ших его свя­той лю­бо­вью. Он жи­вой, по­то­му что жи­вет в па­мя­ти совре­мен­ни­ков, как пла­мен­ный про­воз­вест­ник Хри­сто­вой Ис­ти­ны, как апо­стол, как че­ло­век, не знав­ший дру­гих ин­те­ре­сов, кро­ме ин­те­ре­сов Церк­ви. В уни­же­нии, го­не­ни­ях, узах, но в ве­ли­чии ду­ха и несги­ба­е­мой во­ли сто­ит он на Бо­же­ствен­ной стра­же в на­шем жи­вом со­зна­нии и ука­зы­ва­ет путь в жизнь луч­шую, веч­ную. Он жи­во­тво­рил в лю­дях хри­сти­ан­ский дух — в этом его па­мять и бес­смер­тие» (II, с. 6).

При­ме­ча­ния

[1] Да­мас­кин (Ор­лов­ский), иеро­мо­нах. Ар­хи­епи­скоп Фад­дей (Успен­ский) — «Москва», июль, 1996, с. 196-206.

[2] Да­мас­кин, иеро­мо­нах. Смер­ти не на­до бо­ять­ся. Свя­щен­но­му­че­ник Фад­дей, ар­хи­епи­скоп Твер­ской — «Мос­ков­ский цер­ков­ный вест­ник», июнь, 1991, с. 11.

[3] Про­то­кол до­про­са Успен­ско­го Ива­на Ва­си­лье­ви­ча. Цен­траль­ный ар­хив фе­де­раль­ной служ­бы без­опас­но­сти Рос­сий­ской фе­де­ра­ции. Де­ло по об­ви­не­нию Успен­ско­го И.В. Ар­хив № Н-1539, л. 1-4.

[4] За­яв­ле­ние пра­во­слав­но­го на­се­ле­ния г. Жи­то­ми­ра в Вол­губ­че­ка. ЦАФСБ Рос­сий­ской фе­де­ра­ции. Де­ло по об­ви­не­нию Успен­ско­го И.В. Ар­хив № Н-1539.

[5] Вы­пис­ка из про­то­ко­ла За­се­да­ния Кол­ле­гии ГПУ (су­деб­ное) от 4 сен­тяб­ря 1922 го­да. ЦАФСБ Рос­сий­ской фе­де­ра­ции. Де­ло по об­ви­не­нию Успен­ско­го И.В. Ар­хив № Н-1539, л. 10.

[6] Да­мас­кин (Ор­лов­ский), иеро­мо­нах. Ар­хи­епи­скоп Фад­дей (Успен­ский). — «Москва», ав­густ, 1996, с. 192-203.

[7] Свя­ти­тель Ти­хон, Пат­ри­арх Мос­ков­ский и всея Ру­си. Сре­тен­ский мо­на­стырь. Фонд Пат­ри­ар­ха Ти­хо­на. М„ 1995.

[8] Гу­бо­нин М.Е. Пат­ри­арх Ти­хон и ис­то­рия рус­ской цер­ков­ной сму­ты. Кни­га 1. Из­да­тель­ство «Са­тис». СПб, 1994.

[9] Со­хра­ни­лись три про­по­ве­ди, про­из­не­сен­ные ар­хи­епи­ско­пом Фад­де­ем (Успен­ским) в г. Аст­ра­ха­ни. Они по­ме­ще­ны в кн.: Гу­бо­нин М.Е. Пат­ри­арх Ти­хон и ис­то­рия рус­ской цер­ков­ной сму­ты. Кн. 1. СПб, 1994, с. 338-357.

[10] Ар­хи­епи­скоп Фад­дей. 24 зер­на ис­тин­но­го ра­зу­ма, со­бран­ные из ду­хов­ной со­кро­вищ­ни­цы Свя­щен­но­го и свя­щен­но­оте­че­ско­го Пи­са­ния для же­ла­ю­щих се­бе ду­хов­ной поль­зы. (Ар­хив ар­хи­епи­ско­па Твер­ско­го и Ка­шин­ско­го Вик­то­ра).

[11] Л. Да­мас­кин, иеро­мо­нах. Све­тиль­ни­ки ве­ры. Фад­дей. — «Твер­ские ве­до­мо­сти», №65, 1994, 2 — 8 сен­тяб­ря, с. 6.

[12] Ан­ке­та аре­сто­ван­но­го Успен­ско­го Ива­на Ва­си­лье­ви­ча. Цен­траль­ное Управ­ле­ние фе­де­раль­ной служ­бы Рос­сий­ской фе­де­ра­ции по Твер­ской об­ла­сти. Де­ло по об­ви­не­нию Успен­ско­го И.В. Ар­хив 20712-С, л. 5, 5 об.

[13] Про­то­кол до­про­са Успен­ско­го Ива­на Ва­си­лье­ви­ча. Цен­траль­ное Управ­ле­ние фе­де­раль­ной служ­бы Рос­сий­ской Фе­де­ра­ции по Твер­ской об­ла­сти. Де­ло по об­ви­не­нию Успен­ско­го И.В. Ар­хив 20712-С, с. 9, 9 об, 10, 1006, 11, 11 об.

[14] Вы­пис­ка из Про­то­ко­ла Трой­ки. ЦУФСБ Твер­ской об­ла­сти. Де­ло по об­ви­не­нию Успен­ско­го И.В. Ар­хив 20712-С, л. 45.

[15] Вы­пис­ка о при­ве­де­нии в ис­пол­не­ние по­ста­нов­ле­ния Трой­ки У НКВД по Ка­ли­нин­ской об­ла­сти 31/Х11-1937 г. ЦУФСБ по Твер­ской об­ла­сти. Де­ло по об­ви­не­нию Успен­ско­го И.В. Ар­хив 20712-С, л. 46.

[16] Акт су­деб­но-ме­ди­цин­ско­го ис­сле­до­ва­ния № 2 фТ кост­ных остан­ков и фо­то­гра­фий ар­хи­епи­ско­па Твер­ско­го Фад­дея (Успен­ско­го), про­из­ве­ден­но­го по за­про­су ар­хи­епи­ско­па Твер­ско­го и Ка­шин­ско­го Вик­то­ра — физи­ко-тех­ни­че­ским от­де­лом На­уч­но-ис­сле­до­ва­тель­ско­го ин­сти­ту­та су­деб­ной ме­ди­ци­ны Ми­ни­стер­ства Рос­сий­ской фе­де­ра­ции с 2/Х1-93 г. по 15/111-1994 г. (Ар­хив ар­хи­епи­ско­па Твер­ско­го и Ка­шин­ско­го Вик­то­ра).

[17] Пись­мо пред­се­да­те­лю Ко­мис­сии Свя­щен­но­го Си­но­да по ка­но­ни­за­ции свя­тых мит­ро­по­ли­ту Кру­тиц­ко­му и Ко­ло­мен­ско­му Юве­на­лию от ар­хи­епи­ско­па Твер­ско­го и Ка­шин­ско­го Вик­то­ра от 24.4.1991 го­да.

[18] Пись­мо на­сто­я­те­ля Успен­ско­го со­бо­ра г. Тве­ри про­то­и­е­рея Вла­ди­ми­ра Ле­бе­де­ва ар­хи­епи­ско­пу Твер­ско­му и Ка­шин­ско­му Вик­то­ру от 8 мая 1996 г.

[19] Пись­мо ар­хи­епи­ско­пу Твер­ско­му и Ка­шин­ско­му Вик­то­ру от ду­хов­ных чад Зи­на­и­ды Ива­нов­ны Вол­ну­хи­ной и Ан­то­ни­ны Пет­ров­ны Ми­хай­ло­вой от 1/111-1996 г.

[20] Пись­мо № 82 пред­се­да­те­лю Ко­мис­сии Свя­щен­но­го Си­но­да Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви мит­ро­по­ли­ту Кру­тиц­ко­му и Ко­ло­мен­ско­му Юве­на­лию от епи­ско­па Аст­ра­хан­ско­го и Ено­та­ев­ско­го Ио­ны 1996 г.

[21] Пись­мо № 113 ар­хи­епи­ско­па Твер­ско­го и Ка­шин­ско­го Вик­то­ра пред­се­да­те­лю Ко­мис­сии Свя­щен­но­го Си­но­да по ка­но­ни­за­ции свя­тых мит­ро­по­ли­ту Кру­тиц­ко­му и Ко­ло­мен­ско­му Юве­на­лию от 7.5.1996 г.

[22] Пись­мо ар­хи­епи­ско­па Пол­тав­ско­го и Кре­мен­чуг­ско­го Фе­о­до­сия к ар­хи­епи­ско­пу Твер­ско­му и Ка­шин­ско­му Вик­то­ру от 23.X. 1996 г.

[23] Пись­мо № 478 пред­се­да­те­лю Ко­мис­сии Свя­щен­но­го Си­но­да по ка­но­ни­за­ции свя­тых мит­ро­по­ли­ту Кру­тиц­ко­му и Ко­ло­мен­ско­му Юве­на­лию от ар­хи­епи­ско­па Твер­ско­го и Ка­шин­ско­го Вик­то­ра от 29 ок­тяб­ря 1996 го­да.

[24] Пись­мо № 394 пред­се­да­те­лю Ко­мис­сии Свя­щен­но­го Си­но­да по ка­но­ни­за­ции свя­тых мит­ро­по­ли­ту Кру­тиц­ко­му и Ко­ло­мен­ско­му Юве­на­лию от ар­хи­епи­ско­па Са­ра­тов­ско­го и Воль­ско­го Алек­сандра.

Молитвы

Тропарь священномученику Фаддею, архиепископу Тверскому и Кашинскому

глас 1

Хвала́ Бо́гу и же́ртва жива́я/ житие́ твое́, священному́чениче Фадде́е, яви́ся./ Посто́м, бде́нием и моли́твою Небе́сная дарова́ния прии́м,/ мно́гим до́брый помо́щник и уте́шитель бысть./ Па́стырскою му́дростию и ти́хостию нра́ва укра́шен,/ лука́вства враго́в Христо́вых препобеди́л еcи́./ Сла́ва Да́вшему тебе́ во страда́ниих кре́пость,/ сла́ва, я́ко му́ченика, Венча́вшему тя,// сла́ва Де́йствующему тобо́ю всем исцеле́ния.

Перевод: Прославлением Бога и жертвой живой (Рим.12:1) стала жизнь твоя, священномученик Фаддей. Постом, бдением и молитвой Небесные дарования получив, ты был многим хорошим помощником и утешителем. Пастырской мудростью и кротостью нрава украшенный, коварство врагов Христовых победил ты. Слава Давшему тебе в страданиях силу, слава Венчавшему тебя, как мученика, слава Подающему через тебя всем исцеления.

Кондак священномученику Фаддею, архиепископу Тверскому и Кашинскому

глас 4

Ду́ха небоя́зни, си́лы, любве́ и упова́ния/ даде́ Пастыренача́льник ти, святи́телю Фадде́е,/ во страда́нии бо твое́м благодаре́ние Бо́гу воздава́л еcи́/ и в гоне́ниих стра́ждущия утеша́л еcи́, глаго́ля:// не уныва́йте, Христо́с бо с на́ми есть.

Перевод: Дух бесстрашия, силы, любви и надежды дал Пастыреначальник тебе, святитель Фаддей, ибо в твоем мученичестве ты приносил благодарение Богу и в гонениях страдающих утешал, говоря: «Не унывайте, ибо Христос с нами».

.

Отредактировано +++ (2019-04-19 07:58:31)