Что такое «мир»

( из книги:   Епископ Варнава (Беляев).  Основы искусства святости. Том 3
(  http://www.biblioteka3.ru/biblioteka/va … txt01.html )
(  https://azbyka.ru/otechnik/Varnava_Belyaev/   )

Это сказал великим подвигом освободившийся из-под власти мира св. Исаак Сирин.

Если от этого образного выражения обратимся к конкретным чертам, которыми характеризуется мир
и мирская жизнь в Священном Писании, то мы увидим, что чуть ли не первые попавшиеся библейские тексты
на эту тему рисуют страшную картину.

У мира есть свой князь — сатана (Ин. 12, 31; 14,30; 16, 11).

Мир весь во зле лежит (1 Ин. 5, 19).

Все, что в мире, есть «похоть плоти, похоть очей и гордость житейская», и оно — не от Бога, конечно (1 Ин. 2, 16).

«Мудрость мира сего есть безумие пред Богом» (1 Кор. 3, 19).

Дружба с миром есть вражда против Бога (Иак. 4, 4).

В мире — дух антихристов (1 Ин. 4, 3).

Духа истины, который составляет жизнь человека, не может вместить мир (Ин. 14, 17).

Следовательно, в последнем царствует смерть (Рим. 5, 12-14; 8, 6; 2 Кор. 7, 10).

Нужно ли прибавлять, что любить мир не следует (1 Ин. 2, 15)?..

Итак, в объективном отношении, со стороны своего внешнего бытия, как воспринимаемый факт,
мир есть апокалиптическая вавилонская «любодейца, сидящая на водах многих», то есть на людях и народах,
племенах и языках, — образ, который заимствовал в своем изречении святой Исаак Сирин (Откр. 17, 1, 5, 6, 15).
Она — «мать блудницам и мерзостям земным», упоенная кровью святых и кровью всех страдающих от начала мира
за имя Христово. Мир, или — по научной терминологии — культура, есть царство диавола, основанное последним
в противоположение Царству Христову — св. Церкви. Чтобы успех был прочнее, а соблазн сильнее, сатана устроил
свое царство внешне во всем подобным Христову (и во всем тому противоположным внутренне).
Иисус Христос утвердил Свое Царство в соответствии с небесными задачами, сатана свое - с земными;
Господь дал догматы, в которые заповедует верить, — сатана указал людям на научные законы,
которые подущает изучать (и считать более достоверными и основательными); Господь дал таинства, сатана — магию;
Господь установил богослужение — с храмами и священнослужителями, сатана — театр с артистами и оперными певцами («певчими»).

Кратко сказать, вся культурная и общественная жизнь, во всех мельчайших подробностях,
есть вывороченное наизнанку, представленное навыворот христианство. Сами гонители его
не могут устроить жизнь свою независимо от христианства, устроить так, чтобы она ни в чем не совпадала с ним
и была бы новой, оригинальной. Лучшим средством доказать свое превосходство было бы замолчать христианство,
презреть, подавить его своим «величием». Но нет, они этого не могут сделать, они могут только жалко копировать его,
поступая во всем наоборот — из чувства протеста и ненависти.
Однако этот-то протест и доказывает немощность культуры*,
(* Понятие «культура» (как и понятие «мир») охватывает не только страсти, но и политику,
объединяющую людей вокруг идеала всеобщего счастья, земной и плотской жизни без Бога и Христа.)
бедноту ее идейного содержания, нищенство ее духа. Говорят о случайном происхождении христианства
и о незначительности его роли (как и любой религии) в истории, но то, что культура представляет собой
карикатурное отображение (словно в кривом зеркале) божественных установлений в демоническом укладе
жизни и духа человека, — что я и стараюсь показать в своей книге, — это-то самое и говорит
за величие христианства и незыблемость, богоучрежденность религии. <...>

1. Как произошел «мир»?

Если мир есть извращение всего чистого, доброго и истинного, то каково же тогда происхождение культуры?
Если оригинал ее так ничтожен, случаен, скоропреходящ, то что же такое тогда она сама, эта служанка,
всегда старающаяся одеваться, как барыня? Люди, особенно незаконнорожденные, не помнят и не знают
своего родства и происхождения, но зато с удовольствием им об этом сообщают другие. Оставив посему
фантастические бредни ученых и историков культуры о том времени, когда их любимое детище нашла
в «капустном листе» с помощью пресловутого «аиста» самка человекообезьяны Pithekanthropus erectus2
(конечно, надо это понимать по-дарвиновски), расскажем им подлинную историю их собственного происхождения
со слов лиц, которые присутствовали при рождении культуры в так называемые «доисторические» времена.

Замечательно, что даже точного и исчерпывающего определения понятия «культура» еще не дано ее почитателями.
Одни разумеют под нею совокупную деятельность человеческого духа в пользу действительного или мнимого развития
дремлющих в нем и относящихся к нему самому сил и способностей, равно как и совокупность всех приобретений духа,
как он проявляется в литературе, искусстве и общественной жизни; другие — свободную духовную личность, брак и семью,
государство, науку, искусство; третьи — литературу и политику. В общем, культурная задача, как она выявляется в жизни,
а не в ученых книжках, сводится несомненно к подчинению себе мира и стремлению сделать его своим достоянием
посредством внешнего господства и с помощью одного только ума (конечно, и диавола еще, но он работает невидимо и тайно,
и культуртрегеры его не признают). Богу, таким образом, места здесь не уделяется. (Это, впрочем, по-своему логично
и с необходимостью следует из самого происхождения культуры.)

Культура с библейско-церковной точки зрения и со стороны своего развития должна быть рассматриваема
как продолжение той войны, πολεμος, которую падший ангел, нынешний сатана, когда-то начал с Богом на небе (Откр. 12, 7- 9).
Но только в этой войне его самого сознательно и добровольно заменил человек, с упрямством и безрассудством одного
из тех существ, о которых говорит божественный Приточник3. Диавол показал человеку скотский корм, и тот пошел за ним
и попер против рожна (ср.: Деян. 9, 5). Таким образом началась трагическая история внутренних и внешних переживаний
и проявлений падшего человеческого духа, именуемая историей культуры и прогресса, цивилизации тож4.
Причем должно заметить, что в своих истоках культура есть плод не падшего человеческого духа вообще,
а следствие его потемнения в одной из первоначальных ветвей Адамова рода. Библия ясно говорит о начальных страницах
истории культуры, притом о таких временах, от которых у человечества ничего не осталось, кроме обрывков сказаний
и различных саг и легенд. Но в последних удержалась только крупица истины, которую с большим трудом, и то только
при помощи Божественного Откровения, можно отделить от толстой шелухи наносных преданий и человеческих выдумок.
Библия так описывает зарю человеческой культуры в главе 4 Книги Бытия.

Убив брата и получив обличение и грозный приговор от Бога, «пошел Каин от лица Господня;
и поселился в земле Нод, на восток от Едема» (ст. 16).

«...И построил он город — עיר ('ир); и назвал город по имени сына своего: Енох» (ст. 17).

«У Еноха родился Ирад... Ирад родил Мехиаеля... Мехиаель родил Мафусаила; Мафусаил родил Ламеха» (ст. 18).

«И взял себе Ламех две שחי (шеттей), — жены: имя одной: Ада — עדה, и имя второй: Цилла — צלה» (ст. 19).

«Ада родила Иавала: он был отец живущих в шатрах со стадами» (ст. 20).

«Имя брату его Иувал: он был отец всех играющих на гуслях и свирели (кипнор5 веугав)» (ст. 21)6.

«Цилла также родила Тувалкаина... который был ковачом - לטש (лотэш), — всех орудий из меди и железа (не хошет уваре зель)
7. И сестра Тувалкаина Ноема — נעמה» (ст. 22).
«И сказал Ламех женам своим:
Ада и Цилла! послушайте голоса моего;
жены Ламеховы! внимайте словам моим:
я убил мужа в язву мне
и отрока в рану мне.
Если за Каина отмстится всемеро,
то за Ламеха в семьдесят раз всемеро» (ст. 23-24).

Заключается глава сообщением, что у Адама родился после смерти Авеля — этого первого мученика — еще сын, Сиф,
от которого, в свою очередь, произошел Енос. «Тогда начали призывать имя (ликерб бешели) Господа - יהוה (Иеговы)»
8, — этими словами заканчивает бытописатель главу (Быт. 4, 26).

Из приведенных простых, сжатых, носящих печать седой древности слов Библии хорошо видно, как страсти,
это губительное следствие падения Адамова, в судьбе первого же его сына проявили всю свою страшную,
разрушительную силу и передались потомству (бытописатель сообщает родословие Каина до шестого поколения),
в духовном смысле представляющему теперь худшую и большую часть рода человеческого. Каиниты знают
одну только цель — устройство плотской, материальной, обеспеченной жизни, чего бы это ни стоило.
Они понимали, конечно, что Семя Жены, Грядущий в веках обетованный Избавитель от зол (Быт. 3, 15),
никогда уже не явится в их потомстве, и вот, вместо того чтобы смириться и покаяться, каиниты в богохульном отчаянии
и ненависти к Богу, наоборот, предались окончательно скотским страстям и устроению на земле своего царства,
постоянно находящегося в борьбе против Царства Божьего9. В противоположность сифитам, обществу сынов Божиих,
впервые установившим определенные формы общественного богослужения, жившим в подвиге, покаянии,
целями духовного будущего, каиниты все более и более удаляются от истины, любви, нравственной чистоты,
но зато, с другой стороны, достигают поразительных технических успехов и знаний (забираясь в недра земли,
выкапывая и разрабатывая скрытые там минералы) и изобретают новые искусства и ремесла. Библия говорит об этом
хотя сжато, но точно и даже, как мы видели, научно, в теперешнем смысле. С появлением изобилия материального
появились и гнусные пороки. Но перейду к более подробному, постишному, толкованию.

Ст. 16. «И пошел Каин от лица Господня...» Вот ужасное начало, не предвещающее ничего хорошего!
Все благое — у Бога, а он бежит от Господа, бежит, оставив родительский кров около Едема. И куда же?
Держит путь на восток — то есть в нынешнюю Индию, — в страну изгнания... (Нод значит в переводе с еврейского «бегство».)
Чем дальше от Бога, тем ближе к диаволу...

Ст. 17. Город, исходя из семантики еврейского языка, представляет собой несколько построек,
огороженных в целях самозащиты, своего рода крепость. Видно, что каиниты уже размножились до количества,
способного занять большое пространство, а их злые, воинственные инстинкты готовили первую войну.
Таким образом, положено начало общественной жизни и кровопролитным междоусобицам.

Ст. 19. Взял две жены... Вот еще одна ступень, ведущая вниз. Где жестокость, там и чувственность.
Женщина берется не для деторождения, то есть не для осуществления Божиих предначертаний на земле чрез людей (ср.: 1 Тим. 2, 15),
а для утехи. Ламех не дурнушек поэтому выбирает, а красавиц: Ада значит «украшение» (первого гарема),
Цилла — «тень, приятная прохлада». А может быть, Библия хочет подчеркнуть, что вообще каинитки обладали красотой
и роскошными физическими прелестями. Во всяком случае, Ламех первый в мире полагает начало многоженству,
вопреки установленному Богом единобрачию (Быт. 2, 18, 24), каковой закон подтвержден и Иисусом Христом (Мф. 19, 5).

Ст. 20. Здесь должно обратить внимание на то, что номадизм, пастушеский кочевой образ жизни, и земледелие (Быт. 4, 2)
возникают одновременно, а не последовательно, как хотят нас уверить ученые в обычных, лживых и извращенных,
курсах по истории культуры.

Ст. 21. Установившаяся в городе сытая, привольная жизнь потребовала дополнительных усовершенствований.
Из них первой появилась музыка. Слово Божие не скрыло от человечества имени первого композитора
и изобретателя музыкальных инструментов, струнных и духовых. Иувал — человек, поистине гениальный,
потому что объял все стороны музыкального искусства, — все-таки принадлежал к каинитам, и, следовательно,
характер его музыки был чувственный.

Ст. 22. Чтобы ковать железо, надо его еще выделить из руды, обработав ее. В этом сказался гений Тувалкаина.
Появились, таким образом, вещи домашнего обихода. Жизнь стала сложнее, «культурнее». Если же с этим сопоставить особый,
воинственный и приподнятый, оттенок песни Ламеха (см. ниже), этого профессионального убийцы и разбойника, то,
безусловно, придется заключить, что предметы, вышедшие из первой кузницы Тувалкаина были далеко не всегда
мирного свойства. Орудия войны — вот что привело в восхищение его кровожадного отца, когда тот увидел все
практические выгоды и преимущества их в деле истребления людей пред прежними неуклюжими изделиями такого рода.
В результате первого усовершенствования оружия война стала жесточе и кровопролитнее. С тех пор каждый вносил свою долю
в совершенствование братоубийственных орудий, появились газы, разрывные пули, танки и прочее, и трудно представить,
до каких еще смертоносных изобретений додумаются продолжатели дела Ламеховой семьи!..

«...И сестра Тувалкаина Ноема». Что это за выражение священного автора, как будто только начатое и неожиданно оборванное?
Чем она так отличилась, что о ней упомянули в Писании, где ценится каждое слово и нет ни одной лишней буквы?
Ноема значит «прелестная»... Почему же дальше о ней ничего не говорится? Потому что и говорить не стоит.
Все уже обозначено в одном имени ее. Ведь и про жен Ламеховых так же было лишь упомянуто? Однако есть и разница.
Красота Ноемы была исключительная, она ослепляла людей, и Ноема пользовалась этим, она — продавала ее.
Намек на такое понимание дела можно вычитать между строк у св. Иоанна Златоуста11.
Таким образом, первобытное человечество в погоне за «культурными» удовольствиями спустилось ниже еще на одну ступень.
Кстати, интересна одна подробность. Некоторые толкователи приписывают Ноеме изобретение ткацкого искусства и выделки материи.
Для блуднического ее ремесла это, конечно, было необходимо.
Так первая проституция вызвала к жизни свою непременную спутницу — первую моду.

Ст. 23. Слова Ламеха, обращенные к своим женам, представляют в подлиннике самый древний поэтический отрывок в Библии.
И все равно, как их ни понимать — являются ли они сознанием со стороны Ламеха чудовищности (даже в сравнении с самим Каином)
своих преступлений, достойных величайшего отмщения, как думают святые отцы Церкви12, или представляют только
воинственную «песнь меча», в которой кровожадный каинит, потрясая со злорадством новоизобретенным оружием,
выказывает все свое презрение к врагам, теперь уже не имеющим сил противостоять ему, как думают новейшие комментаторы Библии,
— все равно, как бы ни понимать эту песню (или национальный каинитский гимн), она показывает, что начало культуры,
представляющей собой подлинное царство сатаны, согласуется с ее концом13.

Ст. 26. Наоборот, сифиты являются наследниками Царства Божьего. Насколько каиниты похотливы, сластолюбивы, кровожадны,
нерелигиозны, настолько эти целомудренны, воздержанны, кротки, благочестивы. Все их помыслы — в Боге, все их заботы
— как бы лучше угодить и послужить Ему. И они развивают богослужебный чин и углубляют самый образ молитвы.
Еврейский подлинник, говорящий, что они стали первыми призывать имя Иеговы (которое LXX переводят обычно словом Κυριος, Господь,
и под которым разумеется, в Библии в особенности, Второе Лицо Св. Троицы, Господь Иисус Христос, Единородный Сын Божий,
и до своего воплощения действовавший в Ветхом Завете), намекает на подвижнический образ жизни сифитов.
Они занимались так называемым «внутренним деланием», нынешней Иисусовой молитвой. Вся разница была только в том,
что тогда произносили эту молитву с верою в Грядущего (а не уже Пришедшего) Спасителя, Мессию,
и не упоминали Его настоящего имени.

Но что самое главное, имя Божие14, и притом в святейшей форме Иеговы, постоянно поминалось.
Эта-то непрестанная молитва (а не внешнее законническое делание) и произвела то, что один из сифитов
— величайший монах и христианин до христианства — настолько очистился от страстей и утончил свою плоть,
что Бог живым переселил (Евр. 11, 5: μετεθηκεν) его из здешнего мира (Быт. 5, 24).
«И ходил Енох пред Богом — את־האלהים» (Быт. 5, 24). Последние слова Священное Писание употребляет
в отношении еще только одного достойного патриарха — великого Ноя (Быт. 6, 9). Еврейское выражение эт — кхаэлокхим,
«с Богом», особенно точно указывает на мистическое единение Еноха с Богом в приснодвижимой умно-сердечной молитве.
Самое его имя заставляет заключить это, ибо Енох חנון, Ханох: от глагола חנן, ханах — вперять, запечатлеть в памяти, упражнять)
должно означать человека, который «вперил» весь свой ум в Бога, «запечатлел» в сердце Его святейшее Имя и заповеди,
«упражняется» и непрестанно поучается в молитве («памяти Божией», как выразился бы здесь глубоко и точно
преп. авва Дорофей)15. Чрез это Енох сделался весь «освященным», «обновленным» (иное значение глагола ханах) и,
насколько то возможно было, приблизился к новозаветным понятиям (2 Кор. 5, 17).

Так с первых дней своего существования люди пошли двумя путями — путем жизни и путем смерти; путями,
такими непохожими один на другой и расходящимися все более и более в противоположные стороны с течением времени.
Сам Христос указал на них и предостерег Своих последователей, чтобы последние не сбивались с истинного пути
на ложный (Мф. 7, 13-14; Лк. 13, 24).

В субъективном смысле мир есть наши страсти, проявляющиеся в различных формах жизни и взаимоотношений людей,
— но страсти, взятые в своей совокупности. «Когда вообще хотим наименовать страсти, — говорит св. Исаак Сирин,
— называем их миром; а когда хотим различать их по различию наименований их, называем их страстями».

Таким образом, не самые вещи мира есть зло, а соответствующее отношение к ним, не самые произведения культуры, а «дух» ее.
А вещи что? Ничто; они бездушны.

«Что есть мир? — спрашивает Симеон Новый Богослов17 и отвечает: — Послушай.
Не есть он ни серебро, ни злато, ни лошади, ни мулы, ни яства, ни вино, ни хлеб;
потому что все, что необходимо для поддержания телесной жизни, употребляем и мы, монахи,
едим и пьем, сколько потребно. Не есть он ни дома, ни поля, ни виноградники, ни загородные жилища.
А что же есть? Грех, пристрастие к вещам и страсти. А яже в мире что суть?
Пусть это скажет нам Иоанн Богослов, возлюбленный ученик Христов: не любите мира, ни яже в мире:
яко все, еже в мире, похоть плотская, похоть очес и гордость житейская, несть от Отца, но от мира сего есть (1 Ин. 2, 15-17).
Почему если мы, удалившись от мира и оставившие его, не соблюдаем этого, что нам пользы от одного удаления?
Из какой бы части мира мы ни вышли и в какую бы страну ни переселились, везде встретим те же вещи и те же нужды;
потому, будучи человеками, куда ни пойдем, нигде не можем жить иначе, как живут человеки, яко человеки.
Где бы мы ни находились, везде нам необходимо потребное для тела, и кроме того, везде встретим жен, детей,
вино, всякого рода плоды и прочее. Так уж устроена жизнь наша. Итак, от всего этого не убежишь.
А от чего убежать можно? От пристрастия к сему. Тогда и греха легко избежать.
Если мы имеем похоть плоти, похоть очес и парение помыслов, то как, находясь среди всего этого,
избежать нам греха и не подвергнуться уязвлению от стрел его? Но я знаю очень хорошо, что многие
и в древние, и в нынешние времена сохраняли и сохраняют себя неуязвимыми от него и, находясь среди вещей
и дел мирских, среди попечений и забот житейских, проводили и проводят жизнь в совершенной чистоте и святости,
следуя указанию св. Павла, который говорит: время сокращено есть прочее, да имущий жены, яко не имущий будут...
и купующии, яко не содержаще: преходит бо образ мира сего (1 Кор. 7, 29-31). Посему и о прочем разумевай,
т. е. кого бесчестят и обижают и тем подвигают на гнев, тот пусть не гневается; кого хвалят, тот пусть не держит
в уме своем того, что говорят в похвалу ему; кто побуждается сделать кому отмщение, тот пусть будет в мире
как мертвый всем сердцем своим».

Таким образом, святые живут в мире, а мира «не ощущают», для них его «нет», они «умерли» для него, «вышли» из мира.
Все это выражения святоотеческие, показывающие, что самое присутствие мира нисколько не вредит устроению самособранной души.

Итак, значит ли это, что культура со всем своим комфортом и удобными условиями быта должна быть целиком принята
в обиход жизни подвизающегося христианина? Нисколько. Правда, в Писании сказано, что невинно вино, но пьянство укоризненно (Притч. 20, 1)
и что не богатство губит человека, но лесть — η απατη), коварство, состояние, когда человека, что называется, за нос водят,
«обольщение богатства» (Мф. 13, 22), что не жена — зло, а похоть, испытываемая к ней (Мф. 5, 28), но, как сказал
ветхозаветный еще мудрец, ввяжет ли кто огнь в недра, риз же своих не сожжет ли ? Или ходити кто будет на углиех огненных,
ног же не сожжет ли?.. (Притч. 6, 27-28). Поэтому-то божественный апостол Павел и говорит: «Все мне позволительно,
но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною» (1 Кор. 6, 12). Ведь если святые и дошли до того,
что мир перестал на них действовать, когда они соприкасались с ним, то благодаря чему они приобрели такое состояние?
Тот же св. Симеон Новый Богослов, рассказав о чудных делах бесстрастных мужей, когда они в миру не возбуждаются уже
ни от пения и музыки, ни от смеха и женщин, и подтвердив, что все это действительно возможно (уже в его время сомневались
в существовании таких людей), продолжает: «Для сего-то бесстрастия бывает у богочестивых всякое делание подвижническое,
всякое лишение произвольное и всесторонняя к себе строгость. Первое дело подвизающихся по Богу есть убежать от мира
и от всего, что в мире. Миром я называю настоящую жизнь, т. е. сей временный век. Под тем же, что в мире, я разумею
все окружающее нас, что повелевает нам Господь оставить и убежать от того всего, т. е. оставить отца, матерь, братьев, сестер,
сродников, друзей, имения, деньги и вообще всякое богатство». «Не потому так требуется, — опять оговаривается святой отец,
— чтобы это были вещи запрещенные и вредные, но потому, что, находясь среди них, не можем мы избавиться от пристрастия к ним.
Одолеваемый похотными сластьми, если не отсечет причин, возбуждающих сласти греховные, и не удалится от них, не может никак
освободиться от похотения их»18.

И вот получается, что сплошь и рядом сами вещи не грешны, прекрасны, созданы не руками человеческими, а Богом,
например лунные ночи, пение соловья, аромат цветов, а человеку приходится бежать от них, потому что они будят в нем страсти,
шевелят дурные инстинкты, и вместо того, чтобы за них прославлять своего Творца, человек всецело погружается умом в самые вещи.
Кто не хочет, хотя бы в минимальной степени, допустить в себе этого, тот бежит от сего прекрасного создания, не его порицая,
но свою страстность. А есть и иные люди — одни прямо считают своим правом наслаждаться природой и подражанием ей в искусстве,
не находя в этом ничего худого, другие, понимая, что это принижает человеческий дух, призванный созерцать нетленные,
небесные красоты, начинают оправдывать себя тем, что Христос «любил цветы» (очевидно, разумеют Мф. 6, 28),
был на браке в Кане Галилейской и прочее. Но Христос, во-первых, по человечеству, был бесстрастен;
во-вторых, получил право на это, пройдя через великие подвиги (Мф. 4, 2; Мк. 1, 35; Лк. 5, 16). Посему ты, возлюбленный,
когда понесешь труды бдения, слез, поста и воздыхания и умертвишь свои члены, тогда можешь пребывать посреди игр и смеха
и одновременно в душе молиться нерассеянно Богу. А до тех пор на тебя возлагаются иные обязанности.

Какие же?

Первая ступень достодолжного отношения к миру, ступень для лиц страстных и живущих в самом миру, — следовательно,
ступень мирских людей и монахов, которым по долгу службы приходится так или иначе общаться с миром, — есть отказ от всего лишнего.
Кто хочет спасаться, должен окружить себя только самым необходимым, не допускать никакой роскоши, ничего разнеживающего.
И благодарить еще за это должно Бога, помня, что есть люди, которые и от сего отказались. Ничтоже бо внесохом в мир сей:
яве, яко ниже изнести что можем. Имеюще же пищу и одеяние, сими доволни будем (1 Тим. 6, 7-8).
Не монахам писал это апостол Павел.

Но понятие необходимого, конечно, довольно растяжимо. Что одному человеку кажется роскошным, то для другого — убогим,
что одному желудку — обременительным, то для другого является недостаточным. Один и тот же поступок неодинаково расценивается
в отношении людей, занимающих разные общественные положения, и даже в отношении одного и того же лица, но в различных обстоятельствах.
«Бог дал человеку разум для того, чтобы различать вещи, — говорит св. Варсонофий Великий19.
— После труда, подъятого в пути, или после других тяжелых дел, человек не может сохранить тот же порядок,
который соблюдает он в прочие дни, но оказывается телу небольшое снисхождение». Вообще же, немыслимо дать здесь
определенные правила. Жизнь так сложна, а бесы так лукавы, что нужен большой духовный опыт, чтобы в каждом
отдельном случае поступать правильно. Для этого-то и существует старческое руководство.

Приведу только один случай из жизни духоносного отца Иоанна Кронштадтского, не для примера модникам,
чтобы они могли этим оправдываться, а для того, чтобы показать, как подчас трудно уловимы для страстных людей
границы пользования культурными ценностями. (Но все же видно, что люди, позволяя себе полный простор
в пользовании последними, все-таки сознают, что это не совсем законно, по крайней мере, для некоторых,
для подвижников. Но как раз и ошибаются, подвижник-то иногда и может разрешить себе это, а грешники отнюдь нет20.)
Речь идет о шелковых рясах, каретах, отдельных пароходах и прочем. Сколько вытерпел о. Иоанн нападок, клевет,
гонений за все это! Но вот его собственное разъяснение относительно одного такого случая.
«Я знаю, что многие осуждают меня за шелковые рясы, за езду в карете и подобное. Насчет шелковой рясы скажу вам.
Прислала мне ее старушка одна. Сама она ее шила, хоть и плохо видит... Шила и радовалась невесть как, думая,
как я стану носить ее подарок. За что же я огорчу и обижу добрую женщину, возлюбившую меня заглазно?
"Соблазн", — говорят мне подчас иные... А я так думаю, что горший соблазн — в тщеславии. Изображать из себя
праведника в рубищах иной раз куда легче бывает, чем стараться жить по-христиански в шелковой рясе.
Господь глядит не на одежду, а на душу человеческую»21.

Вторая ступень духовного делания в отношении человека к окружающим его необходимым вещам есть отказ от пристрастия к ним.
Ведь не в том заключается добродетель, чтобы иметь всего мало, а чтобы не пленяться им. В фонвизинском «Бригадире»
Иванушка говорит про свою мать, что «она за рубль рада вытерпеть горячку с пятнами». Если таково отношение человека к мелочам,
то на том свете он будет судим все равно как за жадное обладание великим богатством.

Но в состояние мертвости к миру человек входит постепенно. Сперва человек приобретает чрез отсечение своей воли
беспопечительность и беспристрастие к вещам, а потом с помощью Божией и по дару Христа полное бесстрастие.
Какая между ними разница, будет выяснено подробно впоследствии22, а теперь приведу несколько примеров из жизни святых,
показывающих, как они приходили чрез подобные случаи в это блаженное состояние.

Вот что говорится в житии преп. Досифея, жившего в миру в большой неге и роскоши.

Никогда авва Дорофей, его старец, не позволял ему иметь пристрастие к какой-либо вещи или к чему бы то ни было.
Когда ему нужна была одежда, авва Дорофей давал ему оную сшить самому, и он уходил и шил ее с большим старанием и усердием.
Когда же он оканчивал ее, блаженный призывал его и говорил:
— Досифей, сшил ли ты одежду?
— Да, отче, сшил и хорошо ее отделал.
— Поди и отдай ее такому-то брату или такому-то больному, — говорил авва Дорофей.
Тот шел и отдавал ее с радостью.
Блаженный опять давал ему другую и так же, когда тот сшивал и оканчивал ее, говорил ему:
— Отдай ее сему брату.
Он отдавал тотчас и никогда не поскорбел и не пороптал, говоря:
«Всякий раз, когда я сошью и старательно отделаю одежду, он отнимает ее от меня и отдает другому».
Однажды некто из посылаемых на послушание вне монастыря принес хороший и очень красивый нож.
Досифей взял его и показал отцу Дорофею, говоря:
— Такой-то брат принес этот нож, и я взял его, чтобы, если повелишь, иметь его в больнице
(авва Дорофей был ее заведующим, а Досифей ходил за больными. — Еп. Варнава), потому что он хорош.
Блаженный же Дорофей никогда не приобретал для больницы ничего красивого, но только то, что было хорошо в деле.
— Покажи, я посмотрю, хорош ли он? — поэтому сказал он Досифею.
— Да, отче, он хорош, — отвечал тот и подал нож. Авва увидел, что это действительно вещь хорошая,
но так как не хотел, чтобы Досифей имел пристрастие к какой-либо вещи, то и не велел ему носить сего ножа и сказал:
— Досифей, ужели тебе угодно быть рабом ножу сему, а не рабом Богу?
Или тебе угодно связать себя пристрастием к ножу сему?
Или ты не стыдишься, желая, чтобы обладал тобою сей нож, а не Бог?
Он же, слыша это, не поднимал головы, но, поникнув лицом долу, молчал.
Наконец, побранив его довольно, авва Дорофей сказал ему:
— Пойди и положи нож в больнице и никогда не прикасайся к нему.
И Досифей так остерегался прикасаться к ножу тому, что не дерзал его брать и для того,
чтобы подать когда-нибудь другому, и тогда как другие служители брали его, он один не прикасался к нему.
И никогда не сказал: «Не таков ли и я, как все прочие?», но все, что он ни слышал от отца, исполнял с радостью.
Благодаря этой добродетели он в самое короткое время достиг высокой степени чистоты сердца, и хотя пожил
в монастыре всего пять лет и умер от чахотки, но на небе вселился с великими отцами,
как об этом было открыто одному святому старцу23.

---

Примечания:

1. Преп. Исаак Сирин. Слова подвижнические. Сергиев Посад, 1911. С. 83. Слово 21.

2. Pithecanthropus erectus, «человекообезьяна прямоходящая». Так называется находка доктора Э. Дюбуа (1891 г., о. Ява), состоявшая из разбросанных на значительном расстоянии останков — черепа, бедренной кости и двух коренных зубов, относительно которых ученые (всего 7 из двадцати, присутствовавших на Лейденском международном конгрессе естествоиспытателей 1895 года) не преминули вынести суждение, что они принадлежат к одному скелету (им возражал, например, знаменитый Р. Вирхов), и объявить их принадлежащими некоей промежуточной форме между обезьяной и человеком. Подробности, показывающие, как «делают» науку некоторые ученые, прославляемые за это теми, кому это нужно, см.: Reinke I. Naturwissenschaftliche Vortrage. Heft 1. S. 41 ff.; Heft 4. 5. 26 ff.; Dennert E. Haeckels Weltanschanung natur-wissenschaftliche-kritisch beleuchtet. Stuttgart, 1906. S. 33-35. (См.: Светлов П. Христианское вероучение в апологетическом изложении. Т. 1. Киев, 1914. С. 549 и след.)

3. «Бич для коня, узда для осла, а палка для глупых» (Притч. 26, 3).

4. Я беру эти, близкие друг к другу, понятия в самом общем смысле, подводя их под одну категорию и не выявляя всех тонкостей их различия. Это делу не помешает, притом «оцеживать комаров» есть дело книжников, за которое Христос их гневно обличал (см.: Мф. 23, 24).

5. Gevaлrt F. A. Histoire et thйorie de la musique de l'antiquitй. T. 1-2. Gand, 1875-1881.

6. cm. : Weiss J. Die musikalischen Instrumente in den heiligen Schriften. Grдtz, 1895.

7. Достойно примечания, что Библия упомянула сперва о меди, потом о железе,
как и нынешняя наука думает, что сперва был век медный (бронзовый), а затем железный.
Предания разных народов колыбелью и центром распространения первой металлургии называют страны,
соседние с Кавказом. См.: Lenormant F. Les inventeurs de la mйtallurgie //L'histoire ancienne de l'Orient. T. 1. Paris, 1881. P. 181-208.

8. Хотя евр. יהוה , по святоотеческим данным (св. Епифаний Кипрский. Против ересей. I, 3, 40 // Migne. PG*.
(* Здесь и далее PG означает «Patrologia Greca». — Прим, составителя.) Т. 41. Col. 685;
блаж. Феодорит. Толкования на Книгу Бытия. Вопрос 15 // Migne. PG. T. 80. Col. 244)
и научным (см.: Lamy T. L; Driver. <Recent theories on the origin and nature of the tetragrammation
// Studia Biblica. Essays in Biblical Archeology and Criticism. Oxford, 1885. P. 1-20>;
Феофан, еп. Тетраграмма, или ветхозаветное божественное имя... СПб., 1905), произносится «Иагве»,
я оставляю произношение, принятое в нашей церковной письменности. Нельзя сказать,
чтобы и оно совсем не имело за себя авторитетных имен.

9. См. об этом: блаж. Августин. О граде Божием. XV, 15 // Migne. PL**. (** «Patrologia Latina». — Прим, составителя.) T. 41. Col. 456;
его же. Толкование на Псалом 61 // Migne. PL. T. 36. Col. 733.

10. Властов Г. К. Священная Летопись. Т. 1. СПб., 1879. С. 44-45.

11. Св. Иоанн Златоуст. Творения. Т. 4. Кн. 1. СПб., 1898. С. 179.

12. Св. Василий Великий. Творения. Ч. 7. Сергиев Посад, 1892. С. 220-221. Письма к еп. Оптиму. № 252/260 (Migne. PG. T. 32. Col. 936-964);
св. Иоанн Златоуст. Беседы на Книгу Бытия. Беседа 20 (Migne. PG. T. 53. Col. 168); его же. Беседа на Псалом 6 (Migne. PG. T. 55. Col. 73);
блаж. Феодорит. Толкования на Книгу Бытия. Вопрос 4 (Migne. PG. T. 80. Col. 145).

13. Herder J. G. Histoire de la poesie des Hebreux / Traduite par Carlowitz. Paris, 1855. P. 241. Dial. X.

14. Об имени Божием как составной части Иисусовой молитвы см.: "Основы". Отдел III. Гл. 1. § 2 (Выводы и Схолия).

15. См. у него об этом в вопросах к Великому Варсонофию (преп. авва Дорофей. Душеполезные поучения. Сергиев Посад, 1904. С. 226 и след.
Вопрос 15). Память Божия, по Феофану Затворнику, есть непрестанная молитва. См.: Феофан, еп. Поучения. Т. 1, 17 (Заметки).

16. Преп. Исаак Сирин. Слова подвижнические.Сергиев Посад, 1911. С. 15. Слово 2.

17. Слова. Вып. 2. М., 1890. С. 162 и след. Слово 66.

18. Там же. С. 382. Слово 83.

19. Преп. Варсонофий Великий, преп. Иоанн. Руководство к духовной жизни. СПб., 1905. С. 63. Вопрос-ответ 84.

20. «Однажды... пошел я посетить одного из старцев, — говорит преп. авва Дорофей, —  и нашел, что служащий ему брат вместе с ним вкушал пищу.
[Послушник допустил проступок, потому что, во-первых, не имел смирения — раб не ест с господином за одним столом и грешник недостоин
вкушать пищу вместе со святым; во-вторых, из того, что старец разрешил себе еду, не следовало, что и он может допустить то же.
Нет, ему еще надо было попоститься. В этом его преподобный и наставляет.] Увидев это, я сказал ему наедине:
"Разве ты не знаешь, брат, что сии старцы, которые, как ты видишь, вкушают пищу и делают себе по необходимости некоторое снисхождение,
подобны людям, кои приобрели влагалище и, долго работая, клали заработанное в то влагалище, пока не наполнили оное.
Когда же наполнили и запечатали его, то опять стали работать себе на расход и собрали еще по тысяче золотых монет, чтобы иметь,
откуда брать во время нужды, и сохранить то, что положено во влагалище. Так и сии старцы, долго работая, собрали себе сокровища
в юности своей и, запечатав оные, выработали еще немного, чтобы иметь это во время старости или немощи и брать из сего,
а собранное прежде хранить сокровенным. А мы не приобрели еще и самого влагалища. Из чего же станем мы тратить?"»
(Душеполезные поучения. С. 173).
Прибавлю еще от себя. Многие у нас говорят:
«Да он еще молод (или молода), пусть повеселится, успеет еще на старости лет намолиться».
Не так поступали святые отцы, а наоборот: смолоду работали Богу до изнеможения и забвения мира,
а под старость позволяли себе некоторые послабления, самые невинные, конечно:
прибавляли кое-что ко сну, к пище, одевались потеплее и т.п.

21. Колокол. 1909. 22 февраля. № 892. (Есть еще где-то пример с его шубой.)

22. Ср.: "Основы" Отдел III. Гл. 13. § 2. (О бесстрастии.)

23. Душеполезные поучения. С. 12-13 и след.