, — как то изумительными получаются
просфоры из хмелевой закваски, не готовой еще, а значит, получается, выпеченные совсем без дрожжей.
И таких свидетельств очень много, и о них нужно писать отдельно…

Из воспоминаний иеромонаха Антония (Ермакова): «Рядом с батюшкой Серафимом быть – одно счастье. Бога благодарить надо за то, что мы были рядом с ним… Даже знать, что он есть, — счастье. Потому что душа уверена: стоишь на камне Истины, даже не на камне, — на скале, твердыне Божией! Вот такая у него была вера и радение о спасении наших грешных душ.
Он был строгий и справедливый. Мог наказать. Бывало и поропщешь по слабости, но любое его наказание, любой гнев – все было по любви к нам. А где любовь, там и Бог.
А нас не накажешь, не прикрикнешь на нас, мы ничего не начнём делать духовно. У отца был такой высокий авторитет, что мы были рады, если он даже пригрозит или стукнет нас…
В Писании сказано, что отец, не наказывающий телесно своих чад, собирает горящие угли на главы их, то есть потакает их страстям. Нам, малодуховным, слабодуховным, недуховным, наказание полезно. К духовному мы приходим через телесное. И к страху Божиему приходим через телесный страх перед своими земными отцом и матерью… И перед отцом Серафимом всегда чувствовал, что он все знает и может прогневаться.
Бывало, идёшь с вопросом к батюшке, но пока выстоишь очередь, то либо в книге ответ прочтешь, либо кто-то подскажет. И я как-то раз самоуверенно говорю:
— Я уже знаю ответ.
А он мне говорит:
— А ты все равно спроси.
И наставление даст такое, какое именно мне нужно. Говорит, что тот ответ был для других или от лукавого. А это только тебе. Бывает, и мысли наставит по-иному. Грех ведь изменяет наше сознание, наше сердце, ум помрачает. А батюшка возвращал к пониманию…
Самое главное, чтобы мы старались, желали исполнять то, что нам отец заповедал. А говорил он прежде всего о Любви, путь к которой лежит через смирение, то есть видение своих грехов прежде всего. Чтобы мы ни на кого зла не держали и понимали, что против нас враг воюет особенно…
Сейчас, как и тогда, при батюшке, в трудных случаях начинаешь с ним разговаривать – и уходит тяжесть из сердца, потом душа начинает плакать. Все – все батюшке выговоришь, как будто он рядом. Ведь душа святая всегда рядом, когда призываешь ее.
Будучи там, в духовном мире, где нет привычных нам расстояний и времени, он в любой момент будет с каждым из нас. И чувствуешь такую радость, как будто все проблемы сами собой устроились. Да нет же, думаешь, я же не такой молитвенник, я грешный человек. Это по его, по молитвам отца моего духовного все образовалось. Это он о мне, недостойном и нерадивом, молится. Он и сейчас нас охраняет, как охранял всегда…»

Из воспоминаний р.Б.Лидии: «Все ещё не верится, что батюшечки нет с нами, скорби не отступают, и некому пожаловаться.
Вспоминаю священную особенность его службы и его самого до мельчайших подробностей, как на проповеди, так и на исповеди. Я, безобразная грешница, было, не успею батюшечке до конца высказать своё наболевшее, а он тут же остановит меня и скажет:
— А твой муж сроду не ругался, не бился, все для семьи, а тебе все не так. Молись как положено!
Вот всё точно. Остаётся только на колени упасть от такой исповеди. Главное, что после всего на душе рай, а в семье благодать.
Мне очень не хватает сейчас отца Серафима. Сначала надо было сказать, как он брал меня к себе в чада: записал всех моих родных – живых и мертвых, охарактеризовал каждого при мне. Но он этим самым открыл свет в моей душе…
Однажды на исповеди пожаловалась ему, что мне тяжело: и молюсь, и каюсь, а чего-то не хватает. А отец Серафим говорит:
— Там, где ты молишься, в столике лежит комсомольский билет. Сожги его. Будет всё хорошо.
Точно так и было. В ящике лежал дочкин комсомольский со времен Союза. Я его уничтожила. Но опять же откуда старец узнал, что лежит у нас в столе? Этими подсказками наладилась моя молитва, а батюшка не забудется никогда. За все я благодарю Господа Бога, а в душе радуюсь за батюшечку…»
Р. Б. Нина: «Я хочу, с Божией помощью, рассказать о том, как пришел на помощь отец Серафим мне. Если бы не он и его молитвы к Богу обо мне и моей семье, меня, мне кажется, уже бы не было и не было многих членов моей семьи.
В храм к отцу я пришла где-то в 1995 году. Как и многих, к Богу привела нужда. Я очень остро ощущала своё личное и семейное неблагополучие. То, о чем говорила отцу на первой своей исповеди, мог выдержать не всякий священник. Так казалось мне. А батюшка на все мои вопли, сопли, размазанные слезы сказал:
— Молись, и все будет!
Первое время я никак не могла понять, что хочет мне сказать отец Серафим, иногда его фразы как бы не были связаны с тем, что я ему рассказывала. И вот однажды, когда вдруг подумала, что он просто не слышит, о чем я ему говорю, батюшка сказал:
— Убери знамя из дома!
Я обомлела. Ведь недавно он говорил о том, что я должна по-настоящему отречься от своего коммунистического прошлого. А я его слушала и не слышала.
— Убери из дома знамя!
У меня до этих пор хранилось огромное, из красного бархата, знамя обкома комсомола, а я все как-то обходила его стороной. Вот и с партбилетом рассталась, и комсомольский сожгла. Откуда батюшка мог знать о знамени?
И только тогда я поняла, что отец Серафим знает о каждом все. А когда он однажды во время исповеди мне сказал: «А ты убери бомбу из дома!» — я обомлела: повод был. С этих пор я, даже если чего-то и не понимала, старалась выполнить все сказанное им. А понимание его слов иногда приходило гораздо позднее…
По молитвам батюшки в моей жизни были и настоящие чудеса. Заболел муж. Лечиться сразу не захотел, больным ходил на работу, попивал. И вдруг так скрутило – чуть жив. Рентгеновские снимки показали: дело плохо. Положили его в тубдиспансер. Лечат, а он тает. Я бегаю в больницу, а мои духовные сестры – к отцу Серафиму с просьбой помолиться о болящем Алексии. Случилось так, что два человека почти одновременно просили о молитве за мужа моего. Отец молится, муж жив. А дела его совсем плохи. Вызвала меня лечащая врач и сказала, что у мужа запущенная онкология и жить ему осталось всего ничего. Анализы, снимки – все говорит об этом. А самое главное я вижу сама: он тает на глазах. Врач говорит:
— Готовьтесь.
Я к отцу добежала, прошу совета. А он как-то долго смотрел на меня и говорит:
— На все воля Божия, а только врачи ошибаются.
— Так умирает же, помолитесь.
— И ты молись, — говорит отец, — и он сам пусть молится.
— Так он же еле дышит.
А отец своё:
— Пусть молится.
Тут я ещё с отцом Георгием поговорила (он в то время с батюшкой в нашем храме служил). Спрашиваю:
— Может, соборовать мужа?
Отец Георгий объяснил, что у неверующего человека это может вызвать самую неожиданную реакцию, и предложил и вовсе для меня неожиданное:
— Приводите мужа и всех своих домочадцев на исповедь и Причастие.
Неверующего, чуть живого мужа и неверующих детей? Как? А отец Серафим сказал:
— Ты им передай, что я их жду.
Трудно поверить, но муж согласился сразу, детей тоже особенно уговаривать не пришлось. С температурой 39 градусов я на машине увозила мужа из больницы домой на выходные под предлогом искупать и отдохнуть.
В субботу мы все исповедались. Я не могу передать, что творилось с моим мужем в ночь с субботы на воскресенье: поднималась до 40 градусов температура, останавливалось сердце. Мы еле дожили до утра, еле достояли до Причастия. К Чаше муж едва дошел, я его поддерживала как могла, от Чаши он уже отошёл сам.
В понедельник мы общественным транспортом и пешком дошли до тубдиспансера. В больнице моего Алексея не узнали. Это был совсем другой человек. Через день мне позвонила его лечащий врач и сказала, что анализы и последний снимок показали: онкологии нет. Муж начал выздоравливать, и его туберкулёз (а это теперь был туберкулёз) поддавался лечению.
Пока муж лечился, все мы ежемесячно исповедовались и причащались. Так, по молитвам батюшки, отца Георгия, моих духовных сестер был спасён мой муж…
Был ещё случай в моей жизни, когда я увидела, как боятся бесы одного имени батюшкиного. Мой сын тяжко переживал семейный разрыв – от него ушла жена. Он запил. С ним творилось такое, что мы все опасались за его жизнь. После почти недельной изнурительной борьбы в отчаянии позвонила в церковь к отцу, так как доехать к нему в тот момент не могла. Я просила помощи, просила помолиться о заблудшем. Отец расспросил все обстоятельства. Я рассказала, что беснуется сын, невменяемый, не спит трое суток, пьет и не пьянеет.
— Не бойся, — сказал отец,- сейчас он угомонится и уснет.
Не успела я повесить трубку, как услышала шаги по направлению к его комнате, потом стук и падение. Вошла в комнату к сыну – он уже спал. Проспал чуть не двое суток…
К отцу Серафиму мы всегда шли как к мудрому наставнику, любящему и строгому отцу и доброй матери. А как можно забыть его ласковое постукивание пальцами по твоей голове и слова:
— Нэ плач, дытыно, всэ будэ добрэ, ты тилькы молыся!..
Для всех нас он не был – он есть сейчас. И стоит только подумать плохое или сделать плохое, ощущаешь твердое постукивание его пальцев по твоей склоненной голове:
— Нэ робы цього, дытыно!