О духовном смысле СУББОТЫ и про то что изображает
ВЕЛИКАЯ СУББОТА и упокоение Христа во гробе
… Преп. Максим Исповедник пишет, что «суббота есть безстрастное
и умиротворенное состояние души и тела, рождаемое добродетелью»
«Шестой день есть совершенное исполнение добродетельных деяний,
седьмой день — завершение и прекращение всех естественных помыслов;
восьмой — переход к обожению»
.
Все эти аспекты субботы только приближают нас
к ее таинственному смыслу: к связи субботы и Царства Небесного.
По мысли преп. Максима Исповедника, «есть и иная, более сокрытая Суббота,
в которую почил отсобственных трудов Бог. Божия Суббота есть
окончательное возвращение к Богу всех тварей. <…>
о том-же говорят и преп.Серафим Саровский, преп.Макарий Великий,
и преп.Гавриил Ургебадзе:
…
— Тогда скажем несколько слов о более интересном, «тайном».
«Тайное» есть лоно тайных знаний премудрости Божией, куда
люди допускаются по исключительному благоволению и Промыслу Божиему.
Те, кто неопустительно, постепенно, от силы в силу, содействием
и споспешествованием Святого Духа созерцанием, познанием
и откровением приобщаются к высшим тайнам Божиим и поучением втайне
умудряются в познаниях о Боге, ангелах и человеке. Одно дело — увидеть
и услышать, а другое — вникнуть в тайну увиденного и услышанного.
«Тайное» не лицезреется, ближний мой, как это было сказано о «безвестном»,
но здесь наличествует только созерцание очами разума, которым
Дух Святой придает силу устремления.
Для того чтобы человеку открылись врата по знания «тайного», помимо святости,
необходимо, чтобы человек имел заслуги перед Богом. А заслуги человек приобретает
смиренным и полюбовным претерпеванием множества маленьких и больших невзгод
и испытаний, гонений, несправедливостей, насмешек, осуждений, трудов,
пота и служения во имя Бога и Его святого Евангелия.
Святой жизнью перед Богом, как мы уже говорили, людям дается видение «безвестного»,
а с присовокуплением к святости заслуг открывается также и «тайное».
Ибо человек своим подвижничеством сперва сподобляется грани святости,
восхождением на высокие степени которой ему дается видение «безвестного»,
а затем, если он вновь пребудет в усердном служении, то обретает благодать
в очах милостивого и человеколюбивого Бога и получает от Него в дар
уже познание «тайного».
Когда человек бывает допущен в лоно познания «тайного» и даются ему откровения
по мере его, тогда он изо всех сил предается созерцанию, почти ничего не помня,
даже самые естественные потребности, настолько сладостно для него это состояние.
Он погружается в созерцание воспринимаемого разумными очами откровения
и тщательно отцеживает его для познания. В подобном напряжении человек не испытывает
ни усталости, ни пресыщения, но бывает облечен в великое терпение, так как душа его
пребывает в великом умиротворении и всячески ожидает явления «тайного».
Пребывание в созерцании для него — услаждение, откровение же и постижение увиденного
— неизъяснимая радость и блаженство. Все это, ближний мой, исполняется на человеке
высочайшей добродетели, той, которую преподобный Иоанн Синайский именует
верой, надеждой и любовью. Недаром сказал я: «высочайшей добродетели»,
ибо это и вправду последняя ступень лестницы добродетелей.
И все-таки, хоть человек и испытывает высочайшее блаженство, он все же
не довольствуется этим и не унимается. Он еще сильнее устремляется к Богу,
к еще более глубокому единению и неразлучному пребыванию с Ним.
За этим уже следует обóжение, восприять которое невозможно ни каким бы то ни было
усилием воли, ни напряженным подвигом, — безумие паче всякого смысла!
Это — единственно Божий дар, непостижимая, невыразимая словом милость Творца
к своему созданию, которую ему должен даровать Бог и животворящим действием
Своего Божественного Духа удостоить его этого дара, который со стороны человека
тоже требует своеобразной готовности — подвизания.
Здесь человек всем существом своим прилежит смирению, беспощадно смиряет себя
и спускается на самое дно ощущения собственной немощности. Непрестанно вопиет, плачет
и молит Бога, чтобы Он удостоил его неразлучным пребыванием с Ним, его Творцом.
Велико в это время пламя любви в человеке, являющееся всего лишь отдельным языком
Божественного, вечного огня, именуемого любовью. Он жаждет всецело воссоединиться
со всем пламенем, а не быть отдельным языком его.
Всецелое соединение с этим огнем — это обóжение, для достижения которого ему,
кроме личного стремления и молений, необходима еще и внутренняя жестокость
по отношению к себе, отсечение всего личного и забвение всего собственного,
что без большого смирения и самоуничижения никак не достигается. Надо любить всех,
видеть в каждом брата и ближнего, помня, что Господь наш Иисус Христос пострадал за всех
и каждого. Любовь ко всем — значит служение всем, но с мудростью!
Ее, эту мудрость, и дарует Господь Бог всякому, на кого призрит
и облечет его Своей всесовершенной любовью.
До воссоединения человек тщится и всем существом своим стремится
к неразлучному сопребыванию с Богом, а после воссоединения пребывает в любви,
где великая безмятежность, мир и упокоение. Там — подвиг и труд, так как недостает
полноты и цельности; Тут же — великая безмятежность, мир и упокоение, ибо уже полнота
и пребывание в этой полноте. Все прекрасно и божественно у Иоанна Синайского,
который столь впечатляюще описывает ступени духовного усовершенствования
человека, но только не хватает одного и окончательного состояния, которое есть
дар Божий, венец и совершенство всего — именуемый любовью и обожением.
Тут единственно любовь, любовь — и больше ничего. Человек целиком и неразлучно
пребывает с Богом, что и есть полное единство. Ум человека останавливается,
мысли полностью исчезают из головы, он ни о чем уже не думает,
единственно созерцает Бога и делает, и говорит лишь то, что видит и слышит от Бога.
Обóженный обладает премудростью от начала и до скончания веков.
Однако кто был среди святых обóженным — это не нашего ума дела
(это он сказал, конечно, обо мне). Одного точно знаем — Иоанн Богослов».
Я пришел в изумление от услышанного, так как это представлялось мне чудом из чудес.
Я бы подумал, что наверно ослышался, если бы не четко услышанные из уст
отца Гавриила дивные речи. В смятении я думал про себя: как это может быть
— ум останавливается, мысли исчезают, — ведь это невозможно.
Не выдержав неопределенности, я после маленькой паузы спросил:
— Простите, отче, что значит — ум останавливается, мысли исчезают,
ни о чем не думает, неужели такое возможно?
— Да. Поверь мне, ближний мой, невозможное человекам возможно Богу.
Это непоколебимое действо Духа Святого, дабы обожить человека,
возвести его в состояние Божественной любви — венца всех добродетелей.
Иначе какое же это единство и с Богом пребывание, когда ум действует,
мысли более или менее рождаются в нем, а разум занят размышлением над ними?
Полное единение с Богом невозможно без бездействия ума, полного,
а не частичного отсутствия мыслей. В противном случае это будет не состояние обóжения,
а всего лишь пребывание на той высокой степени духовного развития, которую
преподобный Иоанн Лествичник именует верой, надеждой и любовью.
При этих словах произошло некое чудесное событие этого дня,
которое я тогда, будучи в гостях у отца Гавриила, не воспринял должным образом.
Будто бы ничего сверхъестественного, так выслушал я последующие слова,
являющие нечто дивное.
«Единственно любовь, невозможно всячески без этого.
Сознание должно остановиться, и никакие мысли не должны пребывать в нем.
Вот подобно мне, — и, поднеся кисть правой руки к голове, два-три раза постучал
пальцами по ней медленным движением. — Самому этого не добиться, ближний мой,
только Дух Святой может сотворить в человеке подобное, удостоить его такого чуда.
Хотя какая мне честь в подобной благодати, ведь я же всего лишь по старости так,
что и мысли в голову не приходят и ум бездействует.
Обóженный, ближний мой, уже не для себя живет в мире сем грешном,
но единственно для пользы других. С великим смирением скрывает себя от людей,
дабы не попалить их. Ибо если начнет жить неприкровенно, в полную силу,
не выдержат люди истинного образа его жизни и поглотит их зависть.
Но даже если не зависть, все равно не вместить им подобное, настолько
превышает это состояние силу их разумения. Относительно же того, что
любовь есть венец совершенства, единственно любовь и обóжение,
и об этом не говорится даже у высокочтимого Иоанна Синайского
в описанной им «Лествице» добродетелей, да и у позднейших не сказано,
то в этом Промысл Божий, для меня приберег Бог это слово.
Та же любовь является окончательным и совершенным смыслом притчи о десяти девах.
Пяти юродивым девам в этой притче не хватает именно любви. В этом главный смысл
и причина, из-за которой они лишились спасения своих душ.
До наших дней высказанные толкования на эту притчу были нужны
и угодны каждое в свое время, это же последнее толкование
Господь соблаговолил приберечь для наших последних времен
как самое великое, необходимое и нужное сегодня как никогда.
https://gabrielberi.ge/rus/obojenie.htm
Прп. Макарий Великий о совершенной любви:
…
«Любы вся покрывает, вся терпит. Любы николиже отпадает» (Кор. 13, 7–8).
Словами: «николиже отпадает» означается, что те, которые получили
сказанные выше дарования Духа, но не сподобились высшей свободы от страстей
за самую полную и действенную духовную любовь, – не пришли еще в безопасность;
а напротив того, дело их еще в опасности и под страхом от лукавых духов.
Сия же мера, по указанию Апостола, не подлежит уже падению
и нет другого подобного состояния; почему и Ангельский язык, и пророчество,
и всякое ведение, и дарование изцелений в сравнении с любовию ничто.
Сим Апостол указал цель совершенства, чтобы каждый,
сознавая себя обнищавшим от столького богатства,
с горящим и напряженным духом поспешал к сему последнему пределу,
и таким образом, протекал духовное поприще, пока не достигнет оного,
по сказанному: «тако тецыте, да постигнете» (1Кор. 9, 24).
Сопричаствующий покою Божиему, устроенному Им ради нас в седьмой день,
сопричаствует также, по обожению, и Его действию ради нас в восьмой день,
то есть таинственному воскресению»
.
Для преп. Максима Исповедника «покой Божий» одновременно является «покоем»
и для твари. А Бог — не только Причина, но и Цель всякого движения сущих,
и данная Цель есть покой
.
Это учение хорошо раскрыто в трудах блаж. Августина, который к тому же
снимает противоречие между словами о том, что «Бог почил в день седьмой»
(Быт. 2, 2) и «Отец Мой доныне делает, и Я делаю» (Ин. 5, 17):
«Трудно подыскать что-либо такое, простое на словах и трудное для пони-
мания, как то, что Бог почил от всех дел Своих, которые Он соделал.
Кто-то может возразить, что Бог, освободившись по сотворении
<мира> от этой заботы, захотел благословить и освятить день, в кото-
рый стал свободным от этого напряжения духа. Но рассуждать подоб-
ным образом — это безумие, ибо Богу присуща не только способность
сотворять вещи, но и неизреченная легкость, с какою Он это делает.
Поэтому нам остается только думать, что для разумной твари, в том
числе и для человека, Бог указал покой в Самом Себе, даровав нам Духа
Святого, Которым изливается любовь в наши сердца, дабы мы стреми-
лись туда, где можем обрести успокоение. Ибо как справедливо то, что
все, что мы делаем по наитию Божию, делает Бог, также верно и то, что
когда мы по дару Божию обретаем покой, обретает его и Бог.
Но мы спросим, каким образом мог почить сам Бог, хотя бы Своим
покоем Он и даровал нам надежду на обретение покоя в Нем Самом?
Нам необходимо тщательно исследовать, каким образом будет истин-
ным и то, что сказано о покое Божием в день седьмой от всех сотворен-
ных дел, и то, что сказано в Евангелие Тем, через Кого все начало быть:
„Отец Мой доныне делает, и Я делаю“ (Ин. 5, 17). Причем слова эти были
сказаны Им в ответ на упреки в том, что Он не чтит субботы.
Почитание субботы было заповедано иудеям как преддверие гряду-
щего, знаменующее духовный покой, который примером своего по-
коя Бог сокровенно обещал верным. Таинство этого покоя подтвер-
дил Своим погребением и Господь Иисус Христос. Он почил во гробе
именно в субботу, проведя этот день в неком священном покое после
того, как в шестой день (т. е. в пятницу) завершил все дела Свои и даже
сказал об этом: „Свершилось!“ (Ин. 19, 30). Сказанное Господом: „Отец
Мой доныне делает“, — указывает на ту продолжающуюся деятел
ность Отца, которою поддерживается и управляется всякая тварь.
Поэтому выражение, что Бог почил от всех дел Своих, мы понимаем
так, что Он не стал создавать более ни одной новой твари, а не так,
что перестал сохранять уже созданные. Отсюда, истинно как то, что
в седьмой день Он почил, так и то, что Он доныне делает.
Для обозначения этого покоя Он заповедал евреям чтить один
день. Евреи же поняли это почитание столь плотским образом, что,
видя Господа, обвиняли Его в том, что Он в этот день делает дело
нашего спасения. Со времени явившейся благодати почитание суббо-
ты, которое выражалось в праздновании одного дня, снято с верных.
В этой благодати празднует уже постоянную субботу тот, кто,
творя добро, надеется на будущий покой
.
Понимая и разумея таинство крещения как день субботы, т. е. покоя
Господа во гробе, <христианин> вкушает покой от прежних дел своих
и, начав «ходить в обновленной жизни» (Рим. 6, 4), познает, что в нем
действует Бог, Который в одно и то же время и действует, и почивает,
проявляя Себя, с одной стороны, в соответствующем управлении тва-
рью, а с другой — оставаясь спокойным и неизменным в Себе Самом.
Ни об одном из шести дней, в течение которых Бог сотворил все, мы не
читаем, чтобы Он освятил хотя бы один из них, но Он благоволил освя-
тить тот день, в который почил, как будто и для Него, не испытывающего
в Своем делании никакого утомления, покой имеет большее значение,
чем действие. Относительно людей эту мысль внушает нам Евангелие
в том месте, где наш Спаситель называет часть Марии, вкушавшей покой
в слове Его, более благою, чем часть Марфы, хотя та и была озабочена тем,
чтобы лучше услужить Ему, что, конечно же, было занятием добрым.
Способность души скорее услаждаться своими делами, нежели об-
ретенным покоем от них, — ее слабость и порок. Бог словами Писания
о том, что Он почил от всех дел Своих, внушает нам, что Он никаким
делом Своим не услаждается настолько, что имел бы нужду в его со-
вершении. И поскольку Он предпочел Самого Себя вещам, которые
совершил по любви, отличив не день, в который завершил творение,
дабы не показалось, что само завершение всех дел увеличивает Его ра-
дость, но день, в который почил от них в Самом Себе. Он никогда не
утрачивал покоя, но показал нам седьмым днем, что покой Его обрета-
ется только совершенными.
Покой Бога — это такой покой, который не нуждается ни в каком
благе; значит, покой в Нем — это и наш покой, ибо мы становимся бла
женными от того Блага, которое есть Он Сам, а не Он — от блага, кото-
рое представляем собою мы. Для нас великое благо, что мы произош-
ли от Него, но еще большим благом будет успокоиться в Нем. В свою
очередь, и Он блажен не потому, что сотворил нас, а потому, что, не
нуждаясь в сотворенном, почил в Себе Самом.
Его покой не имеет ни начала, ни конца. Если же говорить о совер-
шенных делах Его, то созданная тварь имеет начало своего обращения к
покою Творца, но не имеет конца, т. е. предела своего совершенства как
твари. Таким образом, покой Божий имеет начало не для самого Бога, а
для совершенства созданных Им вещей, чтобы все, что Им совершается, в
Нем обретало покой, ибо нет ничего совершеннее того совершенства»
