Николай Каверин “Зачем любил ты Рим, владыка Никодим?..”
Личность митрополита Никодима (Ротова), скончавшегося в сентябре 1978 года, и сегодня привлекает к себе пристальное внимание. Для одних – главным образом для целой плеяды многочисленных его ставленников и последователей – покойный владыка Никодим представляется великим иерархом Церкви и выдающимся богословом. Для других он – филокатолик и отъявленный экуменист. Оценка личности митрополита Никодима для многих верующих сегодня определяется отношением к такой острой проблеме, как участие Православной Церкви в экуменическом движении, и даже более широко – к проблеме реформирования православного богословия и богослужения.
О его несомненных заслугах перед Матерью-Церковью написано в последние годы немало. Упомянем в качестве примера книгу о митрополите Никодиме «Человек Церкви» (М., 1998), где собрано множество самых добрых воспоминаний архипастырей и пастырей нашей Церкви – его современников – о деятельности владыки Никодима, совершавшего свое архипастырское служение в трудные для Церкви годы.
Напомним, например, что именно митрополиту Никодиму принадлежит заслуга возрождения почти совсем угасшего русского монашества на Святой Горе Афон: в результате настойчивых усилий митрополита Никодима в 60–70-е годы более чем двадцати монахам молодого и среднего возраста удалось получить разрешение приехать из России на Афон и поступить в русский Свято-Пантелеимонов монастырь, благодаря чему монашеская жизнь в нем не умерла окончательно.
Поэтому представляется совершенно неприемлемой односторонняя оценка, огульно квалифицирующая всю деятельность маститого архипастыря как «вероотступничество» или «ересь никодимовщины.
Один Бог вправе вершить суд над этим виднейшим архипастырем, однако ради верности исторической правде нельзя замалчивать нескрываемый филокатолицизм и нередко соблазнительную экуменическую активность митрополита Никодима, которые не могли не смущать верных чад Русской Церкви.
* * *
В данной работе сделана попытка на основании различных свидетельств приоткрыть загадку такой, вне всякого сомнения, харизматической личности, как митрополит Никодим (Ротов), не стремясь при этом как-то очернить этого крупнейшего иерарха Русской Православной Церкви прошлого века. В частности, рассмотрим не просто его глубокие симпатии к католицизму (филокатолики в истории Русской Церкви были всегда), но прежде всего его отношение к интеркоммуниону, т.е. к совместному причащению православных с католиками, что, согласно православной экклезиологии, абсолютно недопустимо без достижения полного единства в вопросах вероучения: сначала – единая вера, затем – единая Чаша Евхаристии, но не наоборот.
Этот вопрос весьма подробно освещается в воспоминаниях известного современника митрополита Никодима, видного архипастыря Русской Православной Церкви, одного из крупнейших богословов и патрологов ХХ века, бывшего в течение двадцати двух лет насельником Святой Горы Афон, архиепископа Василия (Кривошеина, † 1985). Приведем отрывки из его книги «Воспоминания» (Нижний Новгород, 1998, с. 328–359), где владыка Василий дает оценку некоторым соблазнительным моментам в многогранной деятельности ленинградского архипастыря.
«…Рассматривая деятельность митрополита Никодима в период, когда он был председателем Отдела внешних сношений, а затем Экзархом, можно отметить ряд серьезных вопросов, из-за которых у нас возникали с ним трудности. Во-первых, его советофильские высказывания. Все эти восхваления “Великой Октябрьской” нас, конечно, глубоко огорчали и как таковые, и потому, что наносили ущерб доброму имени Русской Православной Церкви и являлись препятствием к воссоединению с ней отколовшихся от нее частей. <…>
Несравненно более печальны и опасны были попытки как-то с христианской точки зрения идеологически оправдать атеизм и революцию. В этом смысле у митрополита Никодима были в прошлом недопустимые перегибы. Так, в ЖМП была напечатана статья за его подписью, что нужно различать между дурным “буржуазным” атеизмом и добрым революционным и что только первый нужно отвергать (говорят, что эта статья была написана по заказу митрополита Никодима протоиереем Петром Гнедичем, известным богословом, который об этом потом так скорбел и каялся, что вскоре умер).
Сюда же относится и пресловутое “октябрьское богословие”, о котором я уже говорил: рассматривать октябрьский переворот как величайшее событие в истории христианства, какое-то новое откровение Божие, подобное Воплощению. Такого рода статья была напечатана митрополитом Никодимом в ЖМП. Я как-то спрашиваю его: “Владыко, Вы написали, что Воплощение Сына Божия было, конечно, громадным событием, но только с момента октябрьской революции оно стало осуществляться в жизни, имело последствия, стало действительностью”. Митрополит Никодим чуть не вскочил. “Не может быть! — воскликнул он. – Я не такой дурак, чтобы написать это!” Потом, промолчав мгновение, добавил: “Да, я, конечно, дурак, но все же не до такой степени!” Как это понимать? <…>
Но что многих из нас, как в России, так и на Западе, больше всего смущало, — это увлечение митрополита Никодима католичеством. Увлечение во многом иррациональное, почти патологическое. Началось оно не сразу и с каждым годом все более развивалось. Думаю, что вначале на него повлиял А.Л. Казем-Бек. Помню, как еще в 1960 году в Москве, в разгар хрущевского гонения, он развивал мне мысль, что нам не нужно искать сближения с ВСЦ, это несерьезная организация, а вот католики – это другое дело, они могут нам помочь, с ними нужно объединяться. <…>
Думаю, что прежде всего привлекало митрополита Никодима к католицизму имевшееся у него представление о нем как о могущественной, строго дисциплинированной единой Церкви. Напрасно мы много раз ему говорили, что такая картина не соответствует современной действительности, что сейчас в католической Церкви дисциплина подорвана хуже, чем в Православии, что в ней нет ни единства учения, ни даже организационного единства, во всяком случае меньше, чем в Православии, священники служат мессу, как кому вздумается, а богословы отрицают основные догматы веры. Митрополит Никодим не мог и не хотел отрешиться от сложившегося у него убеждения. На него действовала внешность. Помню, под Парижем было какое-то богословское протестантское собрание и прием в честь митрополита Никодима. Все это происходило в “модерновой” небольшой часовне и в таком же помещении. Выйдя оттуда, мы прошли мимо обширнейшего католического собора. “Это я понимаю, – сказал мне митрополит Никодим и прибавил с сожалением: – Жаль, что католики так упорствуют со своей папской непогрешимостью, а то мы вполне могли бы с ними объединиться”. Его знание католицизма было тоже скорее дипломатически-экуменическим, чем богословским или духовным. Так, он знал имена большинства кардиналов, знал имена некоторых видных богословов, но работ их не читал. “У меня совсем нет времени что-либо читать”, – как-то говорил он мне.
Раз мы посещали с ним кардинала Сюненса. Тот спросил его, в чем, по его мнению, главная разница между Православием и католичеством, препятствующая воссоединению. “Психологическая, – ответил митрополит Никодим, – то, что они жили отдельно друг от друга и один другого не знали”. Кардинал был разочарован. “Я надеялся, – говорил он мне впоследствии, – что начнется богословский разговор, но митрополит Никодим уклонился”. <…>
Увлечение митрополита Никодима католичеством резко усилилось после его посещения Рима. Он был очарован папским и ватиканским приемом.
В Риме митрополит Никодим стал широко, более или менее без разбора причащать католиков за православной литургией. Об этом свидетельствует множество очевидцев, но сам митрополит Никодим не раз пытался это отрицать, и эта ложь только усугубляла соблазн. Уже постановление Священного Синода от 16 декабря 1969 года о допущении католиков к причастию там, где нет католических церквей, вызвало резкую критику против Русской Православной Церкви среди греков и на Афоне, но мне удавалось на Всеправославных совещаниях (таких, как Всеправославная комиссия по диалогу с англиканами) защищать доброе имя и Православие Русской Церкви следующей аргументацией: “Это постановление Синода вызвано совсем особым положением верующих и, в частности, католиков в Советском Союзе, где часто на протяжении тысяч километров нет ни одной католической церкви или священника. В таких случаях по икономии разрешается давать им причастие. Такое же постановление вынес константинопольский Синод и Патриарх Иоаким II в 1878 году относительно армян. Богословски мне трудно оправдать такую икономию, но не могу судить русских иерархов, живущих в России в трудных условиях. Они лучше нас знают, что делают”. Такая аргументация всех удовлетворяла, даже на Афоне, но все разрушало причащение католиков в Риме митрополитом Никодимом. “А там какая «пастырская икономия», – отвечали мне, – заставляла его причащать католиков, где так много католических храмов?” Единственный ответ, который я мог дать, был: “Ваши архиереи поступают еще хуже. Причащают всех без разбора”. “Что наши архиереи, как архиепископ Иаков Американский или Афинагор Лондонский, – ответил мне на Афоне игумен монастыря Григориат архимандрит Георгий, – предатели Православия, это мы знаем давно, нас это не удивляет, но что Московская Патриархия, Русская Православная Церковь, которую мы так уважали за ее стойкость в Православии, так поступает в лице митрополита Никодима, это нас поражает и глубоко огорчает”.
Я рассказал об этом разговоре митрополиту Никодиму. Он даже рассердился: “Мало ли что говорят на Афоне. Афон не автокефальная Церковь” (Может быть и не автокефальная, но имеет большой авторитет во всём мире, подумал я). <…>
Но все же я не могу назвать митрополита Никодима новым “Исидором”, предавшим Православие на Флорентийском соборе и пытавшимся, в качестве митрополита Киевского, вовлечь в унию Русскую Православную Церковь, как его назвал один православный архиерей. Ему мечталось, может быть, чтобы Православие соединилось с Римом и русский Патриарх (может быть, в лице его самого – А.В.) занял бы второе место во Вселенской Церкви, но папcкая непогрешимость и власть над всею Церковью оставалась для него неприемлемой. Поэтому, несмотря на все увлечения и перегибы, он не был и никогда не мог стать “униатом”. Он был слишком для этого умен и не склонен к подобного рода авантюрам. <…>
Однако в самой Русской Православной Церкви католические тенденции митрополита Никодима не встретили большого сочувствия, и большинство архиереев было в этом отношении против него. И в простом народе отголоски их вызывали тревогу. “Вот мы живем в опасении, – говорили мне верующие в одной из церквей Москвы весной 1978 года, – говорят, будут вводить католичество, менять богослужение”. С другой стороны, митрополиту Никодиму удалось создать немалую группу своих учеников, последователей и почитателей, которых он постриг в монашество, рукоположил во иереи и даже довел до архиерейства, молодых “никодимят”, как их называют. Часть из них просто карьеристы, но многие, несомненно, его искренние почитатели, рыдавшие, как мне рассказывали, при его погребении. Они представляют собой значительную силу, с которой нужно считаться. <…>
Его внезапная смерть в Риме поразила всех, как громом. Не только потому, что мы привыкли, что он после всех своих инфарктов поправляется, но еще больше от скорбной обстановки, в которой она произошла: в Ватикане, в присутствии папы, вдали от своей епархии и вообще от православных. Конечно, всякая смерть есть тайна Божия, и является дерзновением судить, почему она случается в тот или иной момент и что она означает, но лично я и, думаю, большинство православных восприняли ее как знамение Божие, как вмешательство Божие, как неодобрение той спешки и увлечения, с которыми проводилось скончавшимся митрополитом дело сближения с Римом, все эти поездки на поклон папе, причащения католиков и даже сослужения с ними, – все это в атмосфере одновременно скрытости и демонстративности. Правы мы или не правы – один Бог это может знать, но таково было наше непосредственное подавляющее православное переживание. И это наполняло меня скорбью, тем более что я так долго знал покойного и общался с ним, любил его и ценил его труды на благо Церкви».
Приведем еще несколько отрывков из воспоминаний владыки Василия о митрополите Никодиме. Описываемые события происходят накануне избрания Патриарха Русской Православной Церкви, которое совершалось в 1971 году.
«Сильное смущение вызвало среди ленинградских верующих, когда митрополит Никодим стал служить в красной мантии. Это было истолковано как выражение сочувствия коммунизму. На самом деле здесь скорее можно видеть подражание католикам. Во всяком случае, это было новшество, смущавшее простой народ. Ввиду и всего этого, и враждебности к митрополиту Никодиму части верующих, его избрание Патриархом было нежелательным, ибо могло вызвать несогласия и даже раскол в Церкви.
То ли дело митрополит Пимен (Извеков, будущий Святейший Патриарх Московский и всея Руси с 1971 по 1990 годы – Н.К.); против него никто не настроен. Сильно повредило митрополиту Никодиму решение Св. Синода о допущении к причастию римо-католиков там, где нет католических храмов и священников, принятое Синодом по инициативе митрополита Никодима, – повредило не столько в народе, который в такие вопросы, непосредственно его не затрагивающие, мало вникает, сколько в кругах традиционно настроенной церковной интеллигенции. “Опрометчивый шаг” – как выразился А.В. Ведерников, назначенный после долговременной опалы со стороны митрополита Никодима, отстранившего его от редактирования ЖМП и от всякой работы в “иностранном” Отделе, богословским референтом митрополита Пимена, к большому недовольству окружения митрополита Никодима (например, епископа Филарета). <…>
В кругах московской церковной интеллигенции, с которыми мне пришлось встречаться, люди традиционного православного благочестия стояли на стороне митрополита Пимена, желали его избрания Патриархом, отзывались о нем с любовью и доверием и, наоборот, с недоверием относились к митрополиту Никодиму, говорили, что в нем есть что-то неприемлемое для благочестивого чувства, что отталкивает верующих. “Когда он служит, многие не хотят подходить к нему под благословение”. Ставили ему в упрек его деятельность как главы “иностранного” Отдела Патриархии, его “богословие революции”, или, как его метко охарактеризовал еще в 1969 году о. В.Шпиллер, “октябрьское богословие” (что не мешало ему сейчас более сочувствовать митрополиту Никодиму, чем митрополиту Пимену). Наоборот, среди либеральной верующей, хотя часто малоцерковной интеллигенции преобладало сочувствие митрополиту Никодиму (большее, чем я заметил во время моего пребывания в Москве в 1969 году). Экуменическая настроенность митрополита Никодима и его доброжелательное отношение к римо-католичеству не только не смущали либеральную церковную интеллигенцию, а наоборот, вызывали сочувствие. <…>
Стали говорить (с митрополитом Пименом – Н.К.) о решении Синода от 16 декабря 1969 года о допущении католиков к причастию там, где у них нет храмов или священников. “Не надо было совсем это решение принимать, – заметил митрополит Пимен, – и до него там, где была необходимость, католиков допускали к причастию. Так и нужно было оставить, а не узаконивать то, что делалось по пастырским соображениям, официальным Синодальным решением. От этого произошли неприятности и смущения”.
Я сказал, что главный недостаток Синодального постановления – его неясность. “Каждый толкует его по-своему, когда и в каких случаях можно давать католикам причастие. Мне было очень отрадно заметить, что у вас в храме римо-католическому священнику причастия не дали”. – “А как же это возможно, – сказал митрополит Пимен, – его нигде не дают, кроме как в особых случаях, когда католик действительно нигде не может приобщаться”. “А как же, владыко, – возразил я, – когда видные римо-католические деятели, посещавшие Московскую Патриархию, допускались ко причастию, иногда даже по священническому чину, в облачениях?” (Я имел в виду причащение ректора Руссикума о. Майе и ректора Григорианского университета в Риме осенью 1969 года в Киеве митрополитом Филаретом и в Туле епископом Ювеналием. Не говорю уже о причащении католиков в Риме митрополитом Никодимом приблизительно в то же время.) “Такие факты мне неизвестны, – возразил митрополит Пимен, – этого не могло быть”. <…>
И все же твердая принципиальная позиция митрополита Пимена в вопросе об интеркоммунионе с римо-католиками и его суждение о Синодальном постановлении, столь отличные от виляний митрополита Никодима, произвели на меня благоприятное впечатление и расположили меня к митрополиту Пимену» – завершает свое воспоминание владыка Василий.
Свидетельства архиепископа Василия (Кривошеина) подтверждает и преподаватель Ленинградских духовных школ архимандрит Августин (Никитин). В посвященной митрополиту Никодиму статье, напечатанной в католическом журнале «Истина и жизнь» (2004, № 2), архимандрит Августин пишет: «Католический священник Иосиф Павилонис каждый год по приглашению владыки присутствовал за пасхальным богослужением в алтаре Николо-Богоявленского кафедрального собора и приглашался к причащению Святых Христовых Таин» (с. 16–17). В том же католическом журнале приводились и другие свидетельства противоканонической манипуляции Святыми Дарами ленинградским архипастырем. «Митрополит Никодим допускал в 70-е годы отца-иезуита М.Арранца во время его преподавательской деятельности в Ленинградской Духовной академии причащаться по воскресеньям вместе с православными клириками» (Истина и жизнь, 1995, № 2, с. 27).
Отметим и некоторые другие аспекты ярко выраженной филокатолической направленности в служении митрополита Никодима. Даже российские католические исследователи признают, что «известную роль в появлении католических симпатий, прежде всего в среде верующей интеллигенции, сыграла личность Ленинградского митрополита Никодима (Ротова), чье живое и глубокое чувство братской любви к церковному Риму заставило многих обратить к Католической Церкви свои надежды в стремлении к единству» (Задворный В., Юдин А. История Католической Церкви в России. Краткий очерк. М.: Изд-во колледжа католической теологии им. св. Фомы Аквинского, 1995, с. 28).
В книге профессора католических факультетов в Лионе и Страсбурге Антуана Венгера «Рим и Москва, 1900-1950» (М., 2000, с. 603) заслуживает интереса следующее сообщение автора: митрополит Ленинградский Никодим (Ротов) рассказывал ему, что он служил в коллегиуме «Руссикум» (иезуитском очаге для миссионеров «восточного обряда») на «драгоценном антиминсе», посланном еще в 20-х или 30-х годах «апостолическим администратором» Ватикана в Москве епископом Невё заведующему католической пропагандой на Востоке епископу д’Эрбиньи, который в 20-х годах ХХ века не раз посещал советскую Россию с целью установления «конкордата» с большевистской властью, беспощадно уничтожавшей в то время православное духовенство и верующих.
Согласно сообщению «Радио Ватикан», священник-иезуит о. Шиман в журнале иезуитов «Чивильта каттолика» утверждает, что митрополит Никодим открыто поддерживал «общество Иисуса», со многими членами которого он имел самые дружеские связи. Митрополит Никодим перевел на русский язык текст «духовных упражнений» Игнатия Лойолы – основателя Ордена Иисуса – и, как пишет иезуит о. Шиман, очень возможно, имел их постоянно при себе. М.Арранц также свидетельствует, что он «интересовался духовностью иезуитов».
В газете западноукраинских греко-католиков «Вiрую» (1998, № 21) в статье Петро Дидулы «Никодим» читаем следующее: «Одним из “особо приближенных” к митрополиту был отец Матфей Гаврилив – теперешний иеромонах греко-католического монашеского ордена василиан. В своих воспоминаниях о Владыке о. Матфей пишет о католических симпатиях Митрополита Никодима. В частности, Никодим очень высоко оценивал правила св. Игнатия Лойолы, основателя ордена иезуитов. Митрополит много знал о Греко-Католической Церкви и о Галичине. Ценил Митрополита Андрея Шептицкого и его стремление привить католическую веру в России. Одна из мыслей Владыки особенно привлекла его внимание: “Если бы Митрополит Андрей не умер преждевременно, то он бы спас греко-католиков от православия”».
Как известно, степень магистра богословия митрополит Никодим получил в 1970 году за диссертацию о понтификате римского папы Иоанна XXIII, а скончался Никодим скоропостижно в сентябре 1978 года в Ватикане на аудиенции у новоизбранного папы Иоанна Павла I, в чем нельзя не увидеть указание Свыше на то, к чему стремилась душа этого маститого митрополита-экумениста.
А вот воспоминание митрополита Питирима (Нечаева; †2003): «Митрополит Никодим – личность незаурядная. Отец его был партийный работник, страшный человек, но мать, учительница, была человеком внутренне религиозным. Первым, кто его заметил, был замечательный архиерей, архиепископ Димитрий (Градусов)… Он и пригрел этого семнадцатилетнего Борьку, и постриг его в монахи.
Никодим, безусловно, был человек очень способный: знания впитывал как губка. Конечно, это была конъюнктура, но “ставить” на него было выгодно: у него все получалось. Человек он был с размахом, по-русски широкая натура, умел и любить, и ненавидеть. Нельзя отрицать и того, что работал он на износ, и в конце концов “сгорел” на работе. Любимым его занятием было писать службы. Рассказывает, бывало: “Начал писать — и никак не шло. А вчера сижу на Центральном комитете – и вдруг как нашло вдохновение!”
При этом он нанес серьезный удар нашему традиционному благочестию. В поездках, например, он требовал, чтобы вся делегация непременно причащалась за каждой службой. А ведь ездили мы работать, работали днями и ночами, и нам было не до подготовки к причастию. Бывало, что и кофе пили за полночь…
Был с ним однажды случай, когда он упал с кафедры. Это произошло на моих глазах, и было невообразимо ужасно. Видимо, сиденье подвинули слишком близко к краю. Я с тех пор, находясь на кафедре, всегда рукой проверяю, твердо ли стоит стул, а если кафедра маленькая, то прошу, чтобы его совсем не ставили.
Смерть митрополита Никодима, наверное, не случайна: куда всю жизнь стремился, там ее и окончил. Хотя, конечно, никаким тайным католиком он не был. Чего же больше сделал для Церкви, хорошего или плохого – Господь будет судить» (Русь уходящая. Рассказы митрополита Питирима. СПб., 2007, с. 283–285).
Коснемся и еще одного аспекта деятельности митрополита Никодима. В той же униатской газете «Вiрую» констатируется, что митрополит Никодим «в продолжение своего епископства предпринимал многочисленные меры к тому, чтобы церковные службы начали служить по-русски. В некоторых приходах Ленинградской и Новгородской епархий Евангелие стали читать по-русски. В Свято-Троицком монастыре по-русски зазвучало Шестопсалмие».
Богослужебные реформы, проповедуемые как обновленцами 20-х годов ХХ века, так и нынешними неообновленцами, предлагались в свое время и митрополитом Никодимом: «Одной из важных проблем нашего времени – писал Никодим, – является постепенное введение в богослужебное употребление понятного для всех русского языка… В наше время, по мнению многих, становится весьма желательным, иногда необходимым, употребление русского текста Священного Писания для богослужебных евангельских, апостольских и некоторых иных чтений в храме (например, шестопсалмия, паремий и т.д.)» (Журнал Московской Патриархии, 1975, № 10, с. 58).
Великий покаянный канон св. Андрея Критского в последние годы жизни приснопамятного митрополита Никодима прочитывался им на русском языке в собственном переводе с церковнославянского языка (текст этого канона на русском языке в переводе митрополита Никодима был недавно размещен на одном из интернет-сайтов).
Эти обновленческие новшества практиковались митрополитом Никодимом в Троицком храме Ленинградской Духовной академии.
Не следует забывать, что некоторые требования реформ богослужения, выдвигаемые обновленцами, созвучны или берут свое начало в греко-католическом униатстве: необязательность исповеди перед причастием, отверстые царские врата и низкий иконостас, чтение вслух евхаристических молитв, общенародное пение всей литургии – все это атрибуты униатского богослужения. Эти реформы обусловлены также и церковно-политическими целями папистов: так как заветным желанием Ватикана является расчленение единой Русской Церкви, а ее западноукраинские и российские епархии связывает, кроме всего прочего, именно церковнославянский язык, то католики, как и обновленцы, ратуют за «русификацию» православного богослужения в России, а на Украине за использование в богослужении «мовы», чтобы и в России, и на Украине служба совершалась на разных языках. Цель – отторжение Украинской Православной Церкви от матери – Русской Церкви Московского Патриархата для продвижения унии на восток и учреждения в Киеве униатского патриархата.
Приведем еще несколько свидетельств пастырей Русской Православной Церкви, которые представляются немаловажными, особенно в свете того, что в одной из епархий существует уже и иконописный образ «св. Никодима» в ряду сонма праведников и исповедников данной российской области.
В храме Воскресения в селе Красном близ Переславля-Залесского Ярославской епархии 14 июля 1984 года скончался архимандрит Димитрий (Подлесных).
В свое время он был вторым священником в Покровском храме г. Переславля-Залесского, настоятелем которого являлся архимандрит Никодим, будущий митрополит Ленинградский и Ладожский.
Отец Димитрий рассказывал своим духовным чадам, что митрополит Никодим вызывал его в Ленинград и предлагал епископство. Однако он ставил условия, что, когда придет время, все епископы, которых ставил на кафедры он сам, перейдут вместе с ним в католичество. Он просил архимандрита Димитрия дать клятву, что он, если станет епископом, также примет католичество.
Отец Димитрий отказался от предложения владыки Никодима. Сказал ему, что верен Православной Церкви и не может принять учение митрополита Никодима, что Царство Божие и коммунизм – одно и то же.
В трудах митрополита Никодима можно найти его «богословские» рассуждения, что Царство Божие будет построено на земле. Коммунисты благоустраивают общество с социальной стороны, а христиане – с духовно-нравственной. Это общество и будет, согласно митрополиту Никодиму, раем.
Другое свидетельство связано с кончиной владыки Никодима.
В день кончины митрополита Никодима в 1978 году одному старцу (ныне здравствующему) было видение: летит самолет, а за ним гроб. Голос произнес, что это митрополит Никодим полетел в Рим за своей смертью.
Вскоре в келью к старцу, видевшему видение, пришел покойный владыка Никодим. Он был в одном сером подряснике, тяжело дышал и начал исповедоваться.
«С меня все снято Господом, – сказал почивший, – никакие награды мне не помогли. Подрясник оставлен за то, что я искренне верил в правильность своих действий. Если бы Господь вновь дал мне жизнь, я прожил бы ее совсем иначе. Я никогда не исповедовался в постыдных грехах, мне было неудобно, имея высший сан, каяться в грязных пороках. После меня осталось много учеников, теперь они не получат высоких должностей. За меня некому молиться, ибо последователи мои – только церковные деятели, но не молитвенники. Господь сказал мне, что тот, кто пойдет по моему пути и будет продолжать мое дело, будет взят от лица земли».
А вот свидетельства о взаимоотношениях митрополита Никодима и благодатного старца и подвижника ХХ века, нашего современника архимандрита Павла (Груздева; †1996), приведенные в книге «Последний старец» (Ярославль, 2004, с. 348-350).
Владыка Никодим, от чьей руки принял монашеский постриг Павел Груздев, уже в октябре 1963 года был назначен митрополитом Ленинградским и Ладожским (перед этим два месяца он служил в Минске), так что Ярославской епархией он управлял недолго – не более трех лет. Но духовное общение между митрополитом Никодимом, высокопоставленным церковным администратором, и отцом Павлом, лагерником-монахом из села Верхне-Никульское, сохранилось на многие годы.
Занимая должность председателя Отдела внешних церковных сношений с 1960 года, владыка Никодим руководил всей деятельностью Русской Православной Церкви за рубежом, возглавлял многочисленные делегации РПЦ на различных Всеправославных Совещаниях и проч. Политика митрополита Никодима, с одной стороны, служила упрочению позиций Русской Православной Церкви внутри государства – не просто атеистичеcкого, а зачастую прямо агрессивного по отношению к православной вере; с другой стороны, ярко выраженное экуменическое направление этой деятельности как бы размывало основу того тысячелетнего Православия, которое так бережно хранили русские люди на протяжении веков.
По воспоминаниям близких к отцу Павлу людей, он не принял экуменизма владыки Никодима – «и не мог принять! Отец Павел за православную веру одиннадцать лет в лагерях сидел. Какой тут экуменизм?!»
Перед последней поездкой митрополита Никодима в Рим в августе 1978 года старец, по словам его келейницы Марьи Петровны, сделал владыке Никодиму предупреждение:
– Владыка, не езди в Рим!
Иногда слова отца Павла передают еще более красноречиво:
«Никодим, не езди к папе римскому туфлю целовать, а то умрешь».
5 сентября на приеме у папы Иоанна Павла I митрополит Никодим, страдавший тяжелым сердечным недугом и переживший к тому времени пять инфарктов, скоропостижно скончался.
«Владыка, не езди к папе римскому…»
Митрополит Никодим всегда боялся умереть внезапно – мысль о том, что жизнь его может оборваться в любой момент, не покидала его. И почему-то ему казалось, что он окончит свои дни в лагере или в тюрьме. На эту мысль навел его странный сон, о котором рассказывал сам владыка Никодим. Будто бы он смотрит альбом с фотографиями: на первой странице – его детский снимок, на последующих – вся его жизнь, и невидимая рука листает этот альбом, остановившись перед последней страницей. Во сне владыка стал просить, чтобы ему показали эту последнюю страницу. И на ней он увидел себя в ватнике на лесоповале в полном бесчестии. Этот сон он воспринял как пророческий.
Но умереть в застенках за веру, окончить свои дни на лесоповале или строительстве дамбы, как многие великие подвижники нашего века, – это как раз смерть безупречно честная. Испустить последний вздох на красивом ковре у папы римского и в тот момент, когда душа расстается с телом, слышать над собою чтение католических молитв – вот где настоящая трагедия для русского святителя! Об отношении Православия к католичеству говорит такая запись в дневниках отца Павла: «Святому преподобномученику Макарию Овручскому латиняне предложили соединиться с ними, потому что и у них-де вера христианская. Преподобный на это твердо отвечал: “Какое общение возможно для нас с вами? Вы оставили правила вселенских Соборов и вместо того, чтобы быть под главою Христом Господом, преклонились пред властителем земным, папой римским”».
«Золотые слова», – комментирует отец Павел ответ преподобного Макария Овручского.
«У о. Павла были хорошие отношения с владыкой Никодимом до того, как тот занялся экуменическими делами, – говорит батюшкин духовный сын. – Отец Павел больно переживал и был категорически против экуменизма. Получилось, что митрополит Никодим вышел на мировую арену, и политические дрязги перемешались с католическими».
В тетрадях о. Павла сохранилось стихотворение «На вечную память митрополита Никодима» и рисунок намогильного креста в Александро-Невской Лавре, где погребен владыка. С надгробия митрополита Никодима отец Павел полностью переписал надпись: «Господи, аз яко человек согреших, Ты же яко Бог щедр, помилуй мя, видя немощь души моея. Иисусе, Боже сердца моего, прииди и соедини мя с Тобою навеки». Эти слова заповедовал написать на своей могиле владыка Никодим еще за несколько лет до своей скоропостижной кончины.
Повторим еще раз, что филокатолики в истории Церкви Православной были всегда, были среди них и откровенные вероотступники-криптокатолики. Ярким примером может служить деятельность митрополита Газского Паисия Лигарида (XVII век) – тайного католика, агента Римской Конгрегации Пропаганды веры на Востоке, запрещенного иерусалимским Патриархом за вероотступничество и содомские грехи. Будучи в Москве и получая жалование от Римской Конгрегации, Паисий Лигарид активно участвовал в расправе над Святейшим Патриархом Никоном, стремясь занять московский Патриарший Престол с целью заключения унии с Римом (см.: «Благодатный Огонь», 1999, № 3). Вспомним митрополита Киевского Исидора, изменника Православия на Флорентийском Соборе (XV век). Вспомним также и архиепископа Варфоломея (Ремова), тайно перешедшего в католичество в начале 30-х годов ХХ века, о котором также писал наш журнал (2003, № 11).
Митрополит Никодим, при всех его несомненных симпатиях к католицизму, руководствовался при этом в своей церковной политике, по-видимому, прагматической и одновременно фантастической идеей спасти Русскую Церковь в условиях, как тогда казалось, на века установившейся в нашей стране диктатуры Коммунистической партии с ее жесткой атеистической идеологией и подавлением церковной жизни.
По мысли митрополита Никодима, Русская Церковь в СССР сможет добиться несколько большей свободы, если церковное руководство будет находиться вне досягаемости КГБ и ЦК КПСС: не в Москве, а… в Риме. Конечно, это была утопия, рожденная безвыходностью ввиду непрекращающихся притеснений верующих и гонений на Церковь в СССР.
Слава Богу, когда в нашей стране коммунистическая власть и ее железная безбожная идеология стала самоупраздняться, в 1986 году Священный Синод Русской Православной Церкви отменил навязанное в декабре 1969 года митрополитом Никодимом неканоническое решение о допущении католиков к причастию у православных. Сам Господь, пекущийся о Церкви Своей, исправляет человеческие ошибки, которые иногда десятилетиями могут смущать верующих. С падением коммунизма в России началось и падение экуменизма. И богословское («октябрьское») наследие владыки, и его экуменические мечты останутся для нас как воспоминание о тяжелой для Русской Церкви эпохе жертв, гонений, вынужденных и порой неоправданных компромиссов.
Сейчас, когда Русская Церковь обрела небывалую за последние столетия свободу, церковное мышление вытесняет пережитки мышления экуменического, которое ярко проявлялось у такой выдающейся личности, как митрополит Ленинградский Никодим, который, несмотря на свои филокатолические и экуменические заблуждения, все же горячо любил Русскую Церковь.
Благодатный Огонь №12
Источник http://www.blagogon.ru/digest/102/
