Имя архимандрита Тавриона (Батозского; † 1978), личности благочестивой и по-своему незаурядной, проведшего много лет в тюрьмах и лагерях, часто упоминается в различных публикациях. О жизни и церковном служении архимандрита Тавриона проводятся конференции и вечера памяти, публикуются статьи и выпускаются огромными тиражами книги, как, например, составленный священником Владимиром Вильгертом сборник «Вся жизнь — Пасха Христова. Архимандрит Таврион (Батозский)» (М.: Отчий дом, 2001). По прочтении этой книги у читателя может сложиться впечатление о выдающемся старце, достойном продолжателе православных монашеских традиций знаменитой Глинской пустыни. Цель этой книги священник Владимир Вильгерт не скрывает: «Выражаем надежду, что публикация этого сборника ускорит решение вопроса о канонизации архимандрита Тавриона» (с. 5).

Современные последователи обновленческих взглядов ссылаются на пастырскую и богослужебную практику архимандрита Тавриона как на образец для подражания. Именно поэтому православным верующим необходимо более полно знать о жизни архимандрита Тавриона (Батозского), если его почитатели тихо готовят почву к его канонизации, проводя для этого сомнительные конференции и вечера памяти, выпуская книги, где намеренно замалчивают некоторые неправославные аспекты церковной жизни о.Тавриона, чтобы уже после прославления его в лике святых оповестить всех верных чад Русской Церкви, что в святцах появился новый святой, благосклонный к обновленческой и экуменической практике, к пренебрежению св. канонами Церкви, симпатизирующий католичеству и т.п.

В последние годы появилось несколько публикаций, в которых рисуется искаженная картина событий, происходивших в Глинской пустыни в тот период, когда ее настоятелем был архимандрит Таврион (Батозский). Предпринимаются недостойные попытки возложить ответственность за напряженную ситуацию, возникшую тогда в монастыре, на тех, кто, следуя духу и букве устава Глинской пустыни, не принял нововведений, которые противоречили многовековым традициям обители. Цель авторов этих публикаций заключается в том, чтобы оправдать действия архимандрита Тавриона и бросить тень на защитников чистоты Православия.

Однако при этом лукаво умалчивается о многих фактах из пастырской и литургической практики архимандрита Тавриона, которые вызывали еще при его жизни немало соблазна. Один известнейший духовник Троице-Сергиевой лавры в 70-е годы не благословлял своим духовным чадам ездить в пустыньку под Елгавой к о.Тавриону, а если уж кто и собрался ехать — то ни в коем случае не причащаться у него.
Итак, был ли архимандрит Таврион достойным продолжателем монашеских традиций Глинской пустыни?

Непосредственным очевидцем событий того времени был великий Глинский старец, светильник веры и благочестия ХХ века, автор многочисленных богословских сочинений схиархимандрит Иоанн (Маслов; †1991), в трудах которого убедительно показана истинная подоплека расхождений между тогдашним настоятелем и братией монастыря. Схиархимандрит Иоанн (Маслов) в своем капитальном труде «Глинская пустынь» (М., 1992; 1994) всесторонне исследовал жизнь этой обители, прославленной своей духовно-просветительской деятельностью и старческим окормлением, и в частности — возрождение старчества в Глинской пустыни в период 1942–1961 гг. Приведем свидетельство схиархимандрита Иоанна (Маслова) о неправославной деятельности архимандрита Тавриона (Батозского) в качестве настоятеля Глинской пустыни.

«Периоды расцвета и упадка духовной жизни всегда были связаны с возрастанием или уменьшением роли духовного руководства. Возрождение старчества в Глинской пустыни обусловило такой подъем духовной жизни в обители, что слава о святости жизни насельников Глинской пустыни, строгости ее устава и аскезы распространилась по всей стране.

В духовной жизни Глинская пустынь занимала самое высокое место. Как и прежде, обитель была центром духовного просвещения, старческого окормления и нравственного возрождения. Не только многие архиереи, но и сам Святейший Патриарх Алексий I отзывался о Глинской пустыни как о знаменитом, строгом монастыре, глубоко почитал ее опытных старцев и считал их руководство душеспасительным.

Строго подвижническая жизнь Глинских старцев, высокий духовный авторитет ее настоятеля собирали в монастырь ревнителей настоящего иноческого жития. В святую обитель стремились попасть не только желающие начать монашескую жизнь, но и опытные подвижники, чтобы в среде этой “дружины воинов Христовых” обрести верный путь к высшему духовному совершенству.

Духовное ядро обители до самого ее закрытия составляли подвижники, жившие в Глинской пустыни еще до 1922 года. В 1953–1957 годах их было около одной трети, а в 1958-м — около одной пятой от общего числа насельников. Они восприняли от Глинских старцев XIX и начала ХХ века древние высокодуховные иноческие традиции обители и передавали их следующим поколениям. Так, посредством старческого окормления, осуществлялась в Глинской пустыни духовная пре­емственность.

В тот период средоточием духовной жизни обители по-прежнему были старцы: архимандрит Серафим (Амелин), схиигумен Андроник (Лукаш) и иеросхимонах Серафим (Романцов). Как писал епископ Сумской и Ахтырский Евстратий, “трудами о.Андроника, о.Серафима-духовника и настоятеля архимандрита Серафима крепла и процветала Глинская пустынь”. Под их руководством возрос целый сонм подвижников, многие из которых впоследствии пронесли старческие традиции Глинской пустыни по всей стране.

...В феврале 1957 года архимандрит Серафим (Амелин) обратился к епископу Евстратию с просьбой освободить его по болезненному состоянию и старости (ему было уже восемьдесят четыре года) от обязанностей настоятеля. Наряду с этими причинами едва ли не основной было стремление старца в конце жизненного пути совершенно предаться богомыслию и безмолвию. Пребывая телом на земле, он давно уже духом был в Горнем Иерусалиме, но, несмотря на затвор, в котором он провел последние годы, заботы о многообразной жизни обители не позволяли ему полностью отрешиться от дел земных.

Братия хотя и скорбела о решении о.Серафима уйти на покой, но по его благословению выбрала настоятелем архимандрита Тавриона (Батозского), который поступил в Глинскую пустынь еще в 1913 году и находился в обители до 1922 года, обучаясь в живописной мастерской под руководством о. Серафима (Амелина). Затем он посетил Глинскую пустынь лишь в начале 1957 года.

Надеясь, что архимандрит Таврион, помня иноческие традиции Глинской пустыни, и в должности настоятеля сохранит послушание старцам, о. Серафим (Амелин) в своем прошении епископу Сумскому и Ахтырскому указал на него как на желательного кандидата на должность настоятеля Глинской пустыни.

Для окончательного решения этого вопроса духовник обители иеросхимонах Серафим (Романцов) ездил в Москву, где был на приеме лично у Святейшего Патриарха Алексия... Святейший спрашивал о братии, о храме, о церковных службах, о постройке и обещал назначить настоятелем архимандрита Тавриона.

По распоряжению Святейшего Патриарха Алексия архимандрит Таврион (в миру Тихон Данилович Батозский) был назначен настоятелем Глинской пустыни 14 марта 1957 года, а 25 апреля принял все дела от архимандрита Серафима (Амелина). Но в должности настоятеля о.Таврион пробыл менее года, так как не оправдал доверия братии. В Глинской пустыни, обители истинно православной, он стал вводить западные, католические обычаи церковной жизни. Кроме того, после окончания вечернего богослужения о. Таврион зажигал свечи на престоле, открывал Царские врата, начинал читать акафисты и устраивал общенародное пение. Это противоречило уставу Глинской пустыни, в соответствии с которым после вечернего богослужения братия должна была безмолвно расходиться по келиям и исполнять келейное правило в тишине.

Отец Таврион приказал вынести Голгофу из храма, ввел при богослужении вместо строгих распевов Глинской пустыни партесное пение, никак не соответствующее духу обители. Весь круг богослужебного пения Глинской пустыни до изменений, введенных о.Таврионом, сохранял древние церковные мелодии, которые воодушевляли молящихся в ту или иную минуту церковной службы.

При входе в храм о.Таврион повесил большие шторы. Икону “Царь Славы” на Горнем месте без совета со старцами заменил иконой “Воскресение Христово”. Что касается замены иконы, то это не запрещено каноном, но в Глинской пустыни, где без благословения старцев избегали малейших нововведений и крайне дорожили древними традициями, все эти изменения возмущали братию. Она называла действия о.Тавриона благочестием не по разуму (при о.Таврионе богослужения в обители начинались в полночь; братия, горевшая стремлением к подвижнической жизни, это одобряла, но восстала против католического уклона настоятеля).

Особенно недовольна была братия тем, что о. Таврион ни в чем не советовался с глубоко почитаемым в монастыре, старшим его по возрасту и по духу, бывшим настоятелем архимандритом Серафимом (Амелиным). Это было нарушением монашеских правил. Наконец, о.Таврион ни в чем не считался с мнением совета старцев Глинской пустыни, а поступал самовластно.

Стремясь защитить Православие в обители, насельники монастыря неоднократно обращались к епископу Евстратию и, как в личной беседе, так и письменно, выражали свое недовольство нововведениями настоятеля.

Преосвященный Евстратий неоднократно, как при посещении обители, так и письменно, пытался вразумить о.Тавриона, ссылался даже на то, что доля его болезни (осенью 1957 г. епископ Евстратий был тяжело болен) «от нестроений в обители», но ничего не изменялось.

О католическом уклоне в действиях о.Тавриона стало известно Святейшему Патриарху Алексию. 14 ноября 1957 года епископ Евстратий получил телеграмму от Управляющего делами Московской Патриархии протопресвитера Николая (Колчицкого), в которой было сказано, что, поскольку “братия Глинской пустыни не очень довольна настоятелем, который делает большие перемены без совета старцев обители, то Святейший Патриарх просит вызвать старцев обители Глинской пустыни... и внушить настоятелю, чтобы все дела в обители решались совместно со всеми старцами, а не единолично настоятелем...”

В ответ на эту телеграмму 18 ноября под председательством епископа Евстратия было проведено объединенное собрание Сумского Епархиального Совета и собора старцев Глинской пустыни в составе настоятеля архимандрита Тавриона, духовника обители иеросхимонаха Серафима, казначея иеромонаха Модеста и эконома иеромонаха Михаила, на котором движимые братской любовью и послушанием единодушно постановили отменить в Глинской пустыни нововведения о.Тавриона, а настоятелю решать все вопросы совместно со старцами. В монастыре завели даже журнал для записи решений, принятых на совещании старцев. Но жизнь в обители не нормализовалась. Западная ориентация в действиях о.Тавриона продолжала проявляться. Отец Серафим (Романцов) вынужден был поехать к Святейшему Патриарху и просить о смене настоятеля. 13 января 1958 года настоятелем Глинской пустыни опять назначили архимандрита Серафима (Амелина), а архимандрит Таврион (Батозский) указом Святейшего Патриарха был переведен в Почаевскую лавру.

К этому времени многотрудный старец архимандрит Серафим (Амелин) уже угасал. Пятнадцать лет был он во главе духовного вертограда и не только собрал, но и приумножил братию Глинской пустыни, во всей полноте возродил старчество и древний устав обители, внутренне и внешне украсил монастырь, создал все условия для духовной и материальной помощи богомольцам...»

А вот другое свидетельство. Архимандрит Рафаил (Карелин) в своих воспоминаниях о Глинском старце схиархимандрите Серафиме (Романцове), в частности, пишет:

«Отец Серафим придавал очень большое значение преемственности монастырской жизни, включая устав богослужения, ежедневную исповедь, откровение помыслов и т.п. Он рассказывал, что когда архимандрит Таврион (Батозский), назначенный настоятелем Глинской пустыни, стал вводить новый устав, читать какие-то составленные им или неизвестно откуда взятые молитвы, то это вызвало недоумение и недовольство братии монастыря. Это нарушило монастырскую традицию. И потому, несмотря на подвижническую жизнь отца Тавриона, Глинские старцы принуждены были просить Святейшего Патриарха Алексия I о замене настоятеля (что тот и исполнил). Этим была сохранена традиция монастыря, заложенная с его основания, и духовная преемственность, носителями которой являлись глинские старцы» (Тайна спасения. М., 2002. С. 292).

Таковы мнения двух Глинских старцев-подвижников об архимандрите Таврионе. Приведем также отрывок из писем архиепископа Ярославского и Ростовского Михея (Хархарова; †2005), опубликованных на сайте «Православие и современность»:

«...Враг не переставал мутить среди братии, стали всё больше роптать на то, что настоятель стар, нужно другого, и, когда освободился из ссылки отец Таврион, представители ездили к Патриарху и просили назначить им настоятелем архимандрита Тавриона. Патриарх просьбу удовлетворил. Отец Серафим со смирением принял отстранение от настоятельства, поселился в угловой келье и ни в какие дела не вмешивался. Но он говорил братии: “После меня вам лучше не будет”. И действительно, при новом настоятеле архимандрите Таврионе в монастыре пошли такие нестроения, такое недовольство и ропот.

Отец Таврион был постриженником Глинской пустыни, жил в ней до закрытия, будучи послушником, обучался в монастырской иконописной мастерской. После закрытия одно время вместе с отцом Андроником был келейником у епископа Павлина, затем попал в ссылку, где работал художником. По происхождению он из поляков. Может быть, в силу этого у него было стремление к католичеству, или, во всяком случае, симпатия и расположение к католичеству.

Разногласия с братией пошли с самого начала: сначала отец Таврион на окнах храма повесил тюлевые занавеси. Вообще, в храмах не принято вешать на окнах занавеси; в строгом монастыре, где и света-то электрического не проводили, это было воспринято с недовольством братией. Затем отец Таврион изменил порядок: полунощницу стали начинать в 12 часов ночи, как было в прежней Глинской. Однако в прежнее время было братии 700 человек, и одни служили, другие несли другие послушания, а в это время на молодых было возложено послушание и в храме петь, и на работу в поле, и в лес. При таком порядке им совсем мало удавалось отдохнуть. Стали роптать.

Отец Таврион в своих проповедях часто ссылался на Фому Кемпийского. Братия вычитали у святителя Игнатия Брянчанинова, что благочестие по книге Фомы Кемпийского “О подражании Христу“ не истинное — это только по разгорячению крови, а не основанное на смиренномудрии, как учат православные подвижники. Пошли обвинения в католицизме отца Тавриона. В монастыре одни стали за настоятеля, другие — против.

В результате делегация поехала в Москву с просьбой снять отца Тавриона. Таким образом исполнились слова отца Серафима Амелина...»

После Глинской пустыни о.Таврион служил непродолжительное время в Почаевской лавре, затем в Уфе, а в 1962 году по ходатайству Никодима (Ротова), тогда епископа Ярославского, переводится в Ярославскую епархию. В 1969 году архимандрит Таврион переезжает в Спасо-Преображенскую пустынь под Ригой (Елгава), где становится духовником.

Нынешние обновленцы-реформаторы постоянно ссылаются на литургическую практику архимандрита Тавриона как на пример нетрадиционного отношения к православному богослужению, якобы требующему постепенной модернизации. Так, священник Георгий Кочетков пишет:

«Вспомним... хотя бы о.Тавриона Батозского, глубоко по духу православного и в то же время открытого к католической и протестантской традициям и, главное, к живым их носителям. Эта открытость позволяла ему и поставить в храме католическую статую, и даже в ряде случаев причащать тянущихся и приходящих к нему инославных, ничего особенного от них не требуя, кроме обычного для всех личностного соучастия на литургии. Этот же дух позволял ему, как и многим другим святым (?), широко использовать на богослужении... современный язык... и свободные молитвенные включения в традиционные чинопоследования» («Православная община», 1994, № 4–5, с. 82). «Он... не стеснялся читать Евангелие по-русски, причащать практически без исповеди, ежедневно и всех»; «Не стеснялся апеллировать к обновленческому опыту, правда, только в личных беседах» («Новая Европа», 1992, № 1, с. 73).

Другой автор в кочетковском журнале «Православная община» (1995, № 2 /26/) вспоминает следующее:

«Отец Таврион позволял в богослужении и импровизации: вставлял свои молитвы...»; «Ежедневное причащение в Пустыньке, введенное о. Таврионом, многих соблазняло, и пастырей, и пасомых»; «Батюшка прибегал... к общей исповеди»; «Узы любви связывали его со старейшим като­лическим епископом...»; «Но вместо благодарности за свои труды он получал от некоторых из них (собратьев. — БО) осуждение и ярлыки — “католик”, “обновленец”» (там же, с. 85, 87, 89, 90, 84). В этой же статье рассказывается, как о.Таврион причащал и венчал некоего «католика Антония В.».

Из беседы со свящ. Георгием Кочетковым в альманахе «XPICTIAНОС» (1998, VII) мы узнаем, «как в одном из его (о.Тавриона. — БО) храмов стояла католическая статуя Сердца Иисусова» (с. 70). Однако даже жизнеописатели отца Тавриона признают не всегда оправданное, иногда весьма соблазнительное для православных верующих новаторство: «Некоторых подобные вещи смущали, как статуя Святейшего Сердца Иисусова, подаренная католиками и поставленная им в храме у Плащаницы...» (Бездетко Е.  Благовестие архимандрита Тавриона // «Православная Москва». 1994. № 16).

По воспоминаниям многочисленных паломников, посещавших в 70-е годы Преображенскую пустыньку, о.Таврион сам любил читать на утрени канон на русском языке. «Этот точный, добротный перевод звучал, увы, очень коряво и, вопреки намерениям о.Тавриона, вовсе не был понятнее славянского текста» (Богослужебный язык Русской Церкви. История. Попытки реформации. М., 1999. С. 226).

* * *

У читателя, естественно, возникает вопрос: почему столь несомненно высокодуховной жизни архимандрит Таврион имел католические и обновленческие симпатии, проявлявшиеся в его богослужебной практике? Постараемся дать ответ на это.

Что касается католических симпатий, то, скорее всего, они связаны с западноукраинским происхождением о.Тавриона, где униатское влияние оставляло свой отпечаток на церковной жизни, и прежде всего на обрядовой ее стороне, которая запечатлелась в нем с детства.

Обновленческие же симпатии сложились у о.Тавриона в 20-е годы в Москве. По воспоминаниям одного его духовного чада, «отец Таврион... использовал опыт юности, прежде всего Москвы начала 1920-х годов. Он был в ту пору в Москве и ходил по разным храмам. Бывал и в Заиконоспасском монастыре, ценил опыт епископа Антонина (Грановского)... Я со всей ответственностью говорю, что Таврион бывал в Заиконоспасском монастыре на богослужениях Антонина и ценил этот опыт» (Литургия отца Тавриона. Беседа со священником Георгием Кочетковым // ХРICTIAHOC, Рига, 1998, VII, с. 62–63). Вероятно, эти реформаторские богослужения обновленческого епископа Антонина Грановского оказали глубокое впечатление на молодого о.Тавриона. Именно почти весь набор обновленческих новшеств Антонина повторял, спустя сорок лет, о.Таврион при совершении богослужений.

«Помню однажды, — вспоминает о.Георгий Кочетков, — я ему сказал, что с нами вместе приехал баптист. Более того, этот баптист, вдохновленный служением отца Тавриона, тут же пошел причащаться. Я пытался всячески этому воспрепятствовать, но мои усилия не достигли цели. Я просил одну монахиню передать батюшке, что вот этот человек — баптист, он не миропомазан. Матушка все передала отцу Тавриону, а тот просто не обратил внимания и спокойно его причастил. Когда я потом сказал старцу, что этот баптист причащался, сказал с ужасом и пафосом, отец Таврион ответил: “Вы ничего не видели”» (с. 71).

После таких свидетельств непорядочно выглядят упреки редакции альманаха «XPICTIAHOC» и священника Г. Кочеткова в отношении о.Иоанна (Маслова): «Схиархимандрит Иоанн (Маслов) оклеветал архимандрита Тавриона» (с. 55). В чем же тут клевета, если сами же авторы «XPICTIAHOCA» (Фонд имени Александра Меня в Риге) подтверждают все то, что написано в книге «Глинская пустынь»? Священник Г. Кочетков, например, подтверждает, что «нарекания в адрес отца Тавриона звучали и при его жизни и покойный отец Иоанн (Маслов) всегда был одним из его злопыхателей» (с. 72).

Эти слова известного московского обновленца только лишний раз подтверждают высокое духовное и историческое достоинство книги приснопамятного схиархимандрита Иоанна «Глинская пустынь».

Несомненно, архимандрит Таврион поступал вопреки православной традиции, скорее всего, по простоте своей или по неведению. Подобный случай описан у преп. Иоанна Кассиана Римлянина, когда старец по имени Серапион, отличавшийся «древней строгостью в воздержаниии в деятельной жизни, во всем совершенный», по неучености своей погрешил против истинной веры и впал в ересь (Соб. 10, гл. 3).

Этого никак нельзя сказать о злонамеренном реформаторском зуде нынешних обновленцев, которые часто спекулируют на имени о.Тавриона с целью «модернизировать» Православие, русифицировать богослужение, пересмотреть «устаревшие» каноны и церковные традиции.

Едва дождавшись дней светлой Пасхи, иеромонах в неделю апостола Фомы, надев на плечи рюкзак,
ушел из пустыни горной тропой, чтобы на первой попутной машине уехать в город. Он намеревался
до Пятидесятницы совершить паломничество по российским монастырям для сбора средств
на содержание пустынножителей.

В первую очередь заехал в Троице-Сергиеву Лавру и, выбрав момент, когда вся лаврская братия
собралась на обед в трапезную, обратился к ее насельникам с просьбой о материальной помощи
бедствующим пустынножителям. При этом он в ярких красках описал, какие лишения и невзгоды
были ими перенесены при освоении пустыни в диких, труднопроходимых дебрях горного ущелья,
отделенного от внешнего мира глубоководным Амткельским озером с высокими скалистыми берегами.
Рассказал о непролазных зарослях субтропических кустарников: рододендрона, лавровишни
и колючей барцинии, среди которых обосновались на жительство изгнанники после “сокращения
монастырских штатов”, где наперекор врагам Церкви они сделались тружениками пустыни.
Рассказал в мельчайших подробностях о сказочном дупле, в котором обосновался на жительство
брат-отшельник. Поведал также о постройке пустынной церковки, где он совершает божественную
литургию, о нехватке вина, муки для просфор, лампадного масла, воска для свечей, ладана,
богослужебных книг, икон и прочего.

Лаврские монахи, умилившись сердцем, пожертвовали сотни рублей на нужды пустынников.
Не осталось в стороне и начальство Лавры. Для пустыннической церкви собрали много ценных икон
в серебряных ризах, подарили позолоченный напрестольный крест, снабдили необходимыми книгами,
облачением — короче говоря, всем, в чем был недостаток.

Архимандрит-проповедник, обязанностью которого являлась церковная проповедь, с амвона рассказал
молящемуся народу о нуждах монахов-пустынножителей, и люди (в основном, конечно, пожилые женщины)
после окончания богослужения окружили иеромонаха. Образовав затем очередь, друг за другом подходили
к нему, называя свои имена, и жертвовали деньги с единственной просьбой, чтобы отцы-пустынножители,
хоть один раз, помянули их имена в своей далекой пустыни. Он едва успевал записывать имена благодетельниц
в свой блокнот.

На следующий день все, что было пожертвовано — иконы, книги и облачение он почтовыми посылками
отправил в Сухуми на адреса знакомых ему благодетельниц, а деньги обменял в сберегательных кассах на аккредитивы.
В тот же день, вечерним поездом, он уехал в Пюхтицкий женский монастырь, где, так же как и в Троице-Сергиевой Лавре,
произнес в трапезной свою заранее подготовленную речь, после которой расчувствовавшиеся монахини отдали ему
все свои денежные сбережения.

Снова обменяв полученную сумму на аккредитивы, он немедленно уехал в Псково-Печорский монастырь,
а затем в Почаевскую Лавру. Побывал также и в Рижском женском монастыре, и в Никольско-Преображенской
пустыни, завершив свое турне в Одесском мужском монастыре, откуда и возвратился уже в Сухуми. Получив вещи,
которые были отправлены им по почте, он переправил их с монахинями в пустынный скит, откуда позднее братья
перенесли все это на вторую поляну, в церковку. На деньги же, пожертвованные благочестивыми рабами Божиими
для содержания пустынножителей, он купил себе дом в Сухуми, сделавшись обладателем земельного участка
в курортном городе. На нужды пустыни, вместе с проживающим в нем братством, он махнул рукой.

После своего возвращения из паломничества он однажды все же наведался в пустынную церковку,
принеся с собой огромную, хорошо переплетенную книгу, где чьей-то искусной рукой в три ряда
на каждой странице каллиграфически были написаны имена, сообщенные ему доброхотными
жертвовательницами. Отслужив всего лишь одну литургию, во время которой больной брат в алтаре
прочитал все эти имена, иеромонах вновь отправился в город, навсегда оставив книгу в алтаре.
Больной брат, этот абсолютный бессребреник, в течение целого года после исполнения своего
келейного правила, ежедневно стоял в алтаре и едва успевал за два часа прочитывать объемистый том,
в котором заключалось не менее двадцати пяти тысяч имен.

Конечной целью иеромонах поставил себе всеми правдами и неправдами пробиться в штат священнослужителей
кафедрального собора, но этому желанию не суждено было осуществиться. Подвел случай. Однажды опьянев
до беспамятства, он лежал на одной из улиц города. Милицейская машина увезла его в вытрезвитель, об этом стало
широко известно. Со временем, однако, ему все же удалось склонить на свою сторону регента, разумеется,
не без подарка, и определиться в состав архиерейского хора на правах штатного певца. Получив определенный
статус, он стал вести праздную жизнь обывателя. Целыми днями с утра до вечера шатался по кафе и закусочным,
стрелял в тире из пневматического ружья, загорал на пляжах вместе с курортниками и курортницами, совершал
увеселительные прогулки по морю на экскурсионном катере или разъезжал в такси по городу: то в обезьяний
питомник, то на фуникулер, то в ботанический сад. Иногда ездил на городской ипподром, поглядеть на конные скачки
и прочее, и прочее.

Вечернее время он посвятил посещению домов и квартир благочестивых женщин-христианок, особенно тех,
где проживали молодые инокини или одинокие девицы. Там он заводил речь о возможности приобретения
благодатной Иисусовой молитвы, живя среди мира, хотя сам не имел ни малейшего опыта в этом деле.
Он предлагал каждой из своих слушательниц метод своего собственного изобретения, заключающийся в том,
что при произнесении первого слова — “Господи” — внимание ума нужно устремлять выше верхушки сердца,
при словах “Иисусе Христе” нужно было переключать внимание в нижнюю часть сердца, далее, при словах “Сыне Божий”
— устремляться вниманием на правую сторону сердца, и затем при словах “помилуй мя грешную” — на левую его сторону.
Свою бредовую идею он назвал “методом крестообразной молитвы”, о которой, естественно, нет ни намека,
ни упоминания у святых Отцов.

Целомудренные девицы, желающие взлететь по духовной лестнице, перепрыгивая через несколько ступеней,
с увлечением слушали его поучения и, при свойственной им восторженности, прославляли его повсюду в обществе
подобных себе, называя благодатным и даже прозорливым.

У иеромонаха зародилась самолюбивая идея: организовать собственную христианскую общину из этих одиноких женщин
и девиц. На первых порах он демонстративно в присутствии своих почитательниц совершил постриг в рясофор
двух молодых девиц, после чего стал называть их матушками. Через некоторое время постриг в рясофор еще двух девиц
и тех также стал называть матушками, что, конечно, было очень лестно для прочих его почитательниц, которые в будущем
ожидали того же и для себя. Впоследствии стал постригать и в мантию. Так примерно за полгода образовалось небольшое
общество инокинь, проживающих в разных местах города.

Со временем он все чаще стал посещать некоторых из своих почитательниц. Постоянное общение незаметно для них
сделало привычным вольное обращение — мать всех пороков. Он уже заходил в эти дома и квартиры, как к себе домой,
и в увлекательных беседах с глазу на глаз и даже при нескольких участницах разговора исподволь, как бы невзначай,
касался случаев блудных падений среди монашествующих в давние времена. При этом он незаметно пытался укрепить
в их сознании мысль, что горячим покаянием падавшие быстро заглаживали свой грех и впоследствии получали
даже духовные дарования.

Молодые, неопытные в духовной брани женщины и девицы с тайным услаждением, улыбаясь и шутя, слушали эти
повествования, которые стали для них губительной сетью. Почти всегда этот увлекательный разговор продолжался
далеко за полночь, и разгоряченным собеседникам было уже не до вечерних молитвословий. Теперь время проходило
в почти ежевечерних увеселительных посиделках, которые впоследствии свелись к беседам только лишь об искушениях.

Поистине, достойно удивления то, как все эти целомудренные и благочестивые девицы под действием искусительных
рассказов, при содействии, конечно, блудного демона, совершенно забывали о тяжести этого греха, особенно
для монашествующих, и об обычных мерах предосторожности. Мало кто из них не сожалел потом, оплакивая горькими
слезами свои грехопадения с крайне плачевными последствиями.

В главах о деятельной жизни авва Евагрий, наблюдая эту переменчивость души, как бы с удивлением пишет:
“О демоне же, делающем душу бесчувственною, должно ли и говорить что? Я, по крайней мере, боюсь писать о нем.
Как это душа выступает из собственного устроения своего и в то время, какой (демон) находит на нее?
Тогда и страх Божий и всякое благоговеинство душа отлагает, грех не ставит в грех и беззаконие не считает беззаконием;
о Страшном Суде и вечной муке вспоминает, как о простом (голом) слове, — и Бога хотя исповедует, но повелений Его
знать не хочет. Когда она движется ко греху, (то) как ослепшая, не видит, и, как глухая, не слышит, поношение от людей
ставит ни во что, (а также) и стыд пред ними…”